Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк

Взглянув в сторону задних рядов, заполненных «коричневыми рубашками», пастор поежился. Кто-то из штурмовиков установил в углу зала нацистский флаг. Вид этих парней всегда вызывал у пастора какое-то неприятное чувство. Впрочем, он разделял обеспокоенность национал-социалистов тлетворным влиянием западного либерализма. Пастора тоже тревожили все эти картины кубистов, вульгарные джаз-ансамбли, пропаганда абортов и засилье аморальных развлечений. Вместо необузданного материализма, он тоже хотел бы увидеть восстановление тех традиционных ценностей, которых все еще придерживались жители немецких деревень: приличное поведение и нравственная чистота, ценность материнства и семьи, общественный порядок и экономическая справедливость… Кроме того, Пауль разделял обеспокоенность национал-социалистов наступающей с востока угрозой большевизма. Рассказы о массовых убийствах, коллективизации и исправительных лагерях были просто ужасающими.

И все же, невзирая на согласие со многими идеями национал-социалистов, преподобный Фольк относился к ним с опаской. Их высокомерные высказывания о превосходстве арийской расы и постоянные разговоры о тайном еврейском заговоре всегда вызывали у него внутренний дискомфорт. Вульгарность же уличных буянов в коричневых рубашках не вызывала у пастора ничего, кроме отвращения.

Как бы там ни было, ему ничего не оставалось, как только надеяться на то, что сбудутся оптимистические прогнозы его епископа.

Глубоко вздохнув, пастор взглянул на Вольфа Кайзера и его бригаду «Гитлерюгенд», состоявшую из десятка опрятно одетых парней и четырех девочек в белых блузках «Союза немецких девушек». Одна из них помахала рукой. Пастор, улыбнувшись, помахал в ответ. Профессор Кайзер заверил его, что «Гитлерюгенд» ратует за христианские ценности. Преподобному Фольку очень хотелось на это надеяться.

Мужской голос в Берлине представил канцлера Гитлера, которого Рейхстаг встретил овациями. Собравшаяся в школе Вайнхаузена толпа тоже зааплодировала. Хотя на последних парламентских выборах за национал-социалистов проголосовала только треть деревни, большинство одобряло приход к правлению Гитлера. По сути, уже никто не сомневался в никчемности вечно ссорящихся друг с другом центристских партий и в том, что у Германии остались только два реальных выбора: национал-социалисты и коммунисты. Поддержка кого-либо другого считалась пустой тратой голоса.

Из вежливости похлопав вместе со всеми, пастор сел на свой стул и еще раз обвел взглядом зал. Его лицо озарила улыбка. «Вот она! Все-таки пришла!»

Поймав на себе взгляд отца, Ева отвернулась. Эта встреча была ей неприятна. Сложив на груди руки, она что-то сердито буркнула себе под нос.

— Ты что-то сказала? — спросил сидевший рядом Андреас.

— Я сказала: пусть мои родители не рассчитывают, что я вернусь домой, — с горечью в голосе ответила Ева.

— А, вот ты о чем… — Андреас приветливо помахал рукой пастору. — Ты видела маму?

— Нет. Она не пришла. Наверное, как всегда, напилась, — Ева осмотрела зал. — Ты посмотри, сколько народа набилось! Неужели им всем это интересно?

— Что?

— Ну, речь Гитлера.

— Не знаю, как другим, а мне, честно говоря, — не очень.

— Тогда зачем ты сюда пришел?

Андреас покраснел.

— Ну… Я надеялся увидеться с тобой.

Ева сделала вид, что ее это ничуть не интересует, хотя на самом деле Андреас ей нравился. Она очень уважала его как человека. Когда Андреас случайно прикасался к ней, внутри Евы все радостно трепетало. Ей нравилась его улыбка, но девушку больше интересовал другой. Оглянувшись на задние ряды, она нашла взглядом Вольфа. Он помахал ей рукой. Ева улыбнулась.

— Линди говорила, Вольф этой весной собирается участвовать в мотогонках? — спросила она у Андреаса.

— Собирается, — ответил он, едва сдержавшись, чтобы не сказать Еве, что Вольф намерен потратить на это деньги, заработанные Андреасом. — А ты что думаешь по поводу этого Гитлера? — спросил он, желая сменить тему разговора.

— Тише вы! — шикнул на них кто-то из заднего ряда. — Начинается…

Из динамика раздался голос Адольфа Гитлера.

С горестного момента, когда народ Германии, ослепленный обещаниями внутренних и внешних врагов, потерял связь с честью и свободой, тем самым лишившись и всего остального, прошло более четырнадцати лет. С того предательского дня Всемогущий Бог удерживал от нашего народа Свои благословения. Мы погрязли в распрях и ненависти…

Ева была удивлена. Она уже слышала Гитлера по радио во время президентской кампании, однако тогда его голос звучал совсем по-другому. Насколько Ева помнила, он был злым и напряженным, но теперь, став канцлером, Гитлер говорил уверенно и решительно.

Мы твердо убеждены, что народ Германии в 1914 году вступил в схватку без малейшего чувства вины, исполненный лишь желания защитить родину и свободу, защитить само существование нации. Но теперь мы видим только последствия бедствия, постигшего нас в ноябре 1918 года в результате нашего внутреннего упадка…

По залу пронесся одобрительный шорох голосов. Ева вспомнила, что дядя Руди говорил то же самое.

Сегодня наш разрозненный, сбитый с толку народ подвергается неистовой и коварной атаке большевизма с его безумными идеями. Он стремится окончательно отравить и разрушить Германию, желая повергнуть нас в эру хаоса. Начиная с семьи, он подрывает основания нравственности и веры, насмехаясь над культурой и частной собственностью, над народом и патриотизмом, над справедливостью и честью…

Теперь уже Ева внимательно ловила каждое слово. Гитлер в нескольких понятных словах смог выразить весь ее мир.

Правительство будет отстаивать те основополагающие принципы, на которых строилась история нашего народа. Оно рассматривает христианство как фундамент национальной морали, а семью — как основу жизни нации…

Ева украдкой взглянула на отца. Он внимательно слушал, задумчиво прижав палец к губам. Похоже, он был удивлен и даже обрадован — особенно, когда канцлер заговорил о четырехлетнем плане, призванном положить конец страданиям народа Германии.

Да благословит Всемогущий Бог наш труд, да укрепит нашу волю и да наполнит нас мудростью и верой в наш народ, потому что мы сражаемся не за себя, а за Германию.

Когда весь зал в едином порыве, бурно аплодируя, вскочил на ноги, по спине Евы пробежали мурашки. Встав вместе со всеми, она тоже начала хлопать — вначале вяло, но потом — все с большим энтузиазмом. Парни из CA запели «Песню Хорста Весселя». Ева посмотрела на флаг национал-социалистов, который теперь был развернут прямо под старым деревянным распятием, прикрепленным к стене школьного зала. У нее промелькнула мысль, что сочетание свастики и креста придает этому знамени еще больше силы. В памяти Евы ожили картины того, как «Коричневые рубашки» первыми оросились спасти ее и смело встали на защиту Бибера.