Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк

— Они опять провоцируют нас, — сетовал Пауль. — Подобные угрозы с Германией просто так не проходят.

Разговор перескакивал с темы на тему: новый Папа Римский, нестабильность ситуации на Дальнем Востоке из-за Японии, победа Франко над коммунистами в Испании, последние решения Муссолини, попытки России заключить союз с Британией против Германии…

Убрав со стола, Герда принесла с кухни кофе и торт.

— Господин Клемпнер, может, мы пригласим агентов Гестапо на кофе? — вдруг спросила она таким обыденным тоном, как будто говорила просто о погоде за окном. — Они, наверное, уже замерзли.

Пауль изумленно посмотрел на жену.

— Да, это, пожалуй, было бы правильно.

Ева посмотрела на них широко открытыми от удивления глазами.

— Вы это серьезно?

— Конечно, — ответил за Фольков Ричард, отхлебнув кофе.

Пауль побледнел. Он ожидал, что вечер пройдет в дружеских спорах с Клемпнером, но агенты Гестапо в его планы не входили. Чтобы как-то скрыть свое смущение, пастор начал раскуривать трубку.

— Позови их, — сказал он жене.

Герда, открыв парадную дверь, помахала двум полицейским рукой, приглашая их войти в дом. Через несколько секунд они уже снимали в прихожей свои мокрые плащи. Ева заметила, как мать обменялась быстрым взглядом с одним из полицейских — широкоплечим, краснолицым мужчиной с тонким носом и карими глазами. Когда он снял со своей тщательно зачесанной, седой головы шляпу, Герда представила его как Манфреда Шиллера.

— Хайль Гитлер! — поприветствовал Манфред пастора.

— Хайль Гитлер, господин Шиллер! Проходите. — Они обменялись рукопожатиями.

Шиллер представил своего младшего коллегу: Фрица фон Фельденбурга.

— Хайль Гитлер, господин фон Фельденбург! — поприветствовал его Пауль, после чего опять повернулся к Шиллеру. — А мы с вами раньше, случайно, не встречались?

— Может быть, в Берлине. Во время войны я служил на флоте и был откомандирован в столицу в качестве адъютанта одного из офицеров, — сухо отчеканил Шиллер.

— Понятно, — Пауль, мельком взглянул на руку Манфреда. Обручального кольца там не было. Тем временем Герда пригласила полицейских к столу, где Ева уже поставила для них шоколадный торт и кофе. Расположившись в гостиной, четверо мужчин начали тихий, но жесткий разговор.

Со своего наблюдательного пункта в кухне Ева видела, как отец несколько раз решительно покачал головой. Она начала нервничать — особенно, когда разговор перешел на повышенные тона.

— О, папа, пожалуйста, — прошептала Ева.

Герда, подойдя сзади, положила дочери на плечо руку.

— Если он не примет присягу, завтракать он будет уже в Бухенвальде… Или в Дахау, или в Заксенхаузене, или один только Бог знает где. Я пыталась вразумить его, но он меня не послушал.

Ева повернулась к матери.

— Откуда ты знаешь этого гестаповца?

Герда достала с полки бутылку вишневого шнапса.

— Я познакомилась с ним в Берлине, когда тебя еще не было на свете.

— Ты с ним встречаешься? — спросила Ева после небольшой паузы.

Герда криво усмехнулась.

— Встречаюсь? А как же. Мы время от времени видимся на съездах национал-социалистов в Бонне. Он входит в верхушку партии, и я подумала, что будет неплохо иметь такого влиятельного друга.

— Он… — Ева колебалась задать следующий вопрос. — Он для тебя больше, чем просто друг?

Герда прищурилась на дочь.

— Ты меня в чем-то обвиняешь?

— Нет, мама, я…

Услышав в столовой какой-то шум, Ева, замолчав на полуслове, обернулась. Ричард Клемпнер о чем-то спорил с гестаповцами.

— Ева, предложи им печенье, — быстро сказала Герда.

С подносом в руках Ева поспешила в столовую. Увидев лицо отца, она испугалась.

— Господа… Может, печенья?

— Нет! — отрезал Шиллер. — Давайте заканчивать с этим делом. Итак, господин пастор, вы будете присягать или нет?

— Я хожу пред Богом, и, как служитель Евангелия, не могу клясться в верности никому, кроме Иисуса Христа, — ответил бледный Пауль, глядя на стол.

Клемпнер раздраженно вскинул руки.

— Да что вы придираетесь к мелочам! Свою верность Фюреру подтвердили уже почти все священники и пасторы Рейха. Они же не приняли все это так близко к сердцу.

— Фольк, — прервал Клемпнера Шиллер, — мы не просим ничего сверх требований вашего Нового Завета.

Пауль промолчал. Пытаясь помочь ему, в разговор вмешался фон Фельденбург.

— Пастор, вы слышали, что год назад Рейх арестовал 5737 врачей, подпольно делавших аборты? Кто знает, сколько тысяч арийцев мы спасли от убийства во чреве матери! Разве этого не радует Господа Христа?

— Конечно, радует.

— Кроме того, мы арестовали 8271 извращенца, ~ продолжал фон Фельденбург. — Причем Фюрер не пощадил даже некоторых людей из своего ближайшего окружения. Разве вы не видите, господин пастор, что он всецело посвятил себя и наше движение установлению нравственного порядка, который, как я думал, вы должны поддерживать?

— Да, конечно. Церковь действительно высоко ценит все это, а также — помощь Фюрера бедным и его непримиримость по отношению к большевизму и материализму. Безусловно, я все это знаю. Позитивное христианство Фюрера очень действенно, но, тем не менее, как я уже сказал, мой долг — оставаться верным только Иисусу Христу.

— Иисусу еврею? — прорычал Шиллер.

— Иисус не был евреем, — поправил товарища фон Фельденбург. — Он был врагом евреев.

— Ну все, довольно! — Шиллер прямо посмотрел в лицо Паулю. ~ Присягу приняло уже более половины пасторов «Исповедующей Церкви», а из других церквей — почти сто процентов. Мы рассчитываем, что в итоге подавляющее большинство служителей «Исповедующей Церкви» тоже поймет, что Фюрер не является угрозой их драгоценному Евангелию. Что же касается остальных, то вывод в отношении их только один: они ведут подрывную деятельность против государства. — Шиллер метнул взгляд в сторону выглянувшей из кухни Герды. — Подавляющее большинство немцев не видят никаких проблем в том, чтобы присягнуть на верность Фюреру. Чем же вы отличаетесь от них?

Пауль нервно поерзал, но ничего не ответил.

— Кстати говоря, один из ваших прихожан утверждает, что у вас есть книги Зигмунда Фрейда. Это правда?

Пастор настороженно кивнул.

— Фрейд — еврей-материалист. Вы же знаете это, не так чи? — спросил Шиллер, гневно раздувая ноздри.

— Да, но…

— Довольно! Что мы должны о вас думать, господин пастор?

— Я… Я не вижу проблем в клятве, которая касалась бы меня лично, но вы просите, чтобы я подчинил Фюреру свой долг служителя.

Клемпнер закатил глаза.

— Да не раздувайте вы из мухи слона! Все, о чем мы просим, — это чтобы вы подтвердили свою верность Фюреру. Кстати, вы тут говорите о своем долге служителя, а как насчет вашего жалованья из государственной казны?