Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк

— Красиво, — сказал Андреас.

Эрхарт внимательно посмотрел на него.

— Знаете, юноша, у вас — выдающиеся глаза. Перед всем этим хаосом я был художником, и потому знаю, о чем говорю. — Андреас покраснел. — И еще у вас очень чувствительная натура, — добавил Эрхарт.

— Да, мне об этом говорили.

— Это заметно, — сказал Эрхарт, выпуская облако дыма.

Андреас заметил под рукавом офицера бинтовую повязку.

— Вы ранены, господин гауптштурмфюрер?

— Да, задело слегка. И вот теперь еду на несколько дней домой.

— А где вы живете?

— В Ольденбурге… Если его еще не разрушил мистер Черчилль со своей авиацией, — сказал Эрхарт с горечью в голосе.

У Андреаса промелькнула мысль, что офицер выглядит уставшим. Он посмотрел на униформу Эрхарта. На его лацкане была свастика с загнутыми концами.

— Танковая дивизия?

— Да, 5-я танковая дивизия СС «Викинг». Мы понесли ужасные потери на Кавказе, но я горжусь своими парнями. У нас много иностранных добровольцев: норвежцы, датчане, голландцы и швейцарцы. Да благословит их всех Бог. Если бы к нам присоединились еще и их правительство, то мы быстро сломали бы хребет этому большевистскому монстру. — Голос Эрхарта стал суровым. — Не возьму в толк, почему европейские страны выступают против нас.

Замолчав, он задумчиво посмотрел в окно.

Общаясь, Андреас и Генрих обнаружили много общего, и ко второму дню совместного путешествия успели сдружиться. Утром поезд остановился на запасном пути, и они решили воспользоваться паузой, чтобы позавтракать без тряски. Скромная трапеза состояла из ржаного хлеба, ливерной колбасы и чашки суррогатного кофе, принесенного проводником, который долго извинялся перед офицером СС за отсутствие натурального напитка. Эрхарт вежливо выслушал извинения, позволив себе закатить глаза, только когда проводник вышел из купе.

— Парень боится меня, — сказал он, закуривая сигарету. — Мою жену это рассмешило бы. — Тихо засмеявшись, Эрхарт достал из своего бумажника фотографию. — Моя Анна Красивая, правда?

Андреас взглянул на фотографию улыбающейся женщины, стоящей на берегу моря. У нее были светлые вьющиеся волосы и спортивное телосложение.

— Да.

— Я сделал эту фотографию во время отпуска на острове Боркум. Это возле побережья Голландии. Мы гуляли вдоль берега, а потом танцевали под луной. Удивительное было время, — Голос Эрхарта немного напрягся. — Анне нравится вальсировать со мной. Сейчас я жалею, что так мало предоставлял ей таких возможностей, и…

За окном раздался выстрел. Андреас и Генрих вскочили на ноги.

— Вон он! — Андреас указал пальцем на убегающего от насыпи мужчины.

Эрхарт, рывком открыв окно, выхватил из кобуры свой «Вальтер Р-38».

— Стоять! — крикнул он. — Я буду стрелять!

Мужчина развернулся и, не целясь, выстрелил из своего ружья на звук голоса Эрхарта. Пуля вонзилась в землю в десяти метрах от колеи. Высунув руку с пистолетом в окно, Генрих тщательно прицелился и быстро сделал восемь выстрелов, опустошив всю обойму. Мужчина, откинувшись назад, упал. Сунув пистолет в кобуру, Эрхарт сел. На улице группа солдат, выскочив из соседнего вагона, бросилась к лежащему на земле партизану.

— И почему это произошло именно во время завтрака, — вздохнул Эрхарт, задумчиво глядя в свою чашку с кофе. — Только не подумайте, что я совсем уж бесчувственный. Мне и самому не всегда нравится то, что мне приходится делать. У этого несчастного глупца, наверняка, есть близкие, которые его любят.

— Да, господин гауптштурмфюрер, я понимаю. — На Андреаса нахлынули неприятные воспоминания. — Знаете… Мне как-то пришлось расстрелять десять партизан на берегу Днепра возле Смоленска. Двое моих парней отказались сделать это. Благодарение Богу, Фюрер прощает такие отказы. Мне пришлось проводить расстрел самому. Никогда не забуду лица этих людей, когда я навел на них пулемет. Я стрелял с закрытыми глазами.

Андреас быстро откусил хлеб. Они несколько секунд ели в тишине, которую первым нарушил Эрхарт.

— Эти партизаны не просто взрывают поезда и убивают во сне наших солдат. Они не просто насилуют жен наших офицеров и убивают их детей. Они извращают само понятие войны. Однажды я нашел в лесу в нашем тылу обезображенные тела двух своих подчиненных. Они были голыми и висели вниз головой с перерезанным горлом. Каждому в рот засунули его отрезанные гениталии, а на дереве была прибита табличка с надписью «Немецкие свиньи». — Эрхарт раскурил еще одну сигарету. Андреас заметил, что руки офицера дрожат. — Главная угроза партизанского террора заключается в том, что война превращается в бессмысленную бойню. Во избежание этого я, как, наверное, и вы, требую от своих подчиненных придерживаться каждой буквы Гаагских правил. Без подобных ограничителей война превращается в беспредел, угрожающий уничтожением самой цивилизации. — Эрхарт, глубоко затянувшись сигаретой, выпустил облако дыма. — Но возьмем для сравнения так называемую директиву Сталина, в которой он приказывает своим партизанам, переодевшись в немецкую униформу, сжигать собственные деревни и убивать своих же соотечественников. Этот обман разжег по отношению к нам ненависть. Как видите, Советы не боятся бессмысленной бойни. У них просто нет совести. Если они так поступают с собственным народом, то представьте себе, как они поступят с нами. — Эрхарт допил свой кофе. — Впрочем, мастера обманывать — не только Советы. — Он внимательно посмотрел на Андреаса, тщательно взвешивая каждое слово. — Вы согласны, Бауэр, что мы, немцы, с легкостью даем абсолютную власть тому правительству, которое способно защитить нас от наших врагов?

— Да: И что? — Андреас подался вперед.

— По началу нашими врагами были большевики, либералы и некоторые евреи. — Эрхарт, наклонившись, перешел на шепот. — Но обратите внимание, как государство постепенно расширило определение термина «враги». Теперь нам говорят, что к их числу относятся все евреи и даже порядочные немцы, несогласные с политикой правительства. И то, как мы обращаемся с этими так называемыми «врагами», не на шутку меня тревожит.

Откинувшись на спинку сиденья, Эрхарт загасил сигарету о пепельницу. Андреас, глядя в окно на изуродованный войной пейзаж, несколько секунд помолчал.

— Ну а что же Фюрер? — наконец, прошептал он так тихо, что Генрих едва разобрал его слова.

Эрхарт пристально посмотрел на Андреаса.

— Честно говоря, не знаю, но я абсолютно уверен, что некоторые люди из его окружения — самые настоящие преступники.