Ромен Гари - Леди Л.

– Это уже слишком, я дрожу как осиновый лист… Тот человек, что на меня смотрит, судья, влепил мне три года тюрьмы за оскорбление Короны после демонстрации против королевы, прошедшей в дни празднования шестидесятилетнего юбилея ее царствования… Он уверен, что где-то меня уже встречал… Мое сердце не выдерживает таких нагрузок» я перестаю что-либо видеть, перед глазами туман, жуткий страх, это конец, говорю я вам… Не так со мной надо обращаться… Я – последний анархист, оставшийся в Англии, могли бы меня и поберечь…

В бильярдной Арман мило беседовал с тремя дамами, одна из которых нарядилась Марией-Антуанеттой, другая – Жанной д’Арк, а третья – Офелией, если только не Джульеттой. «Как бы там ни было, – подумала Леди Л., – каждой из них на двадцать лет больше, чем требуется для этих ролей». Наконец Арману удалось отвязаться от них, и он подошел к ней. Они вышли на террасу и остановились у края темноты. Веселый, быстрый, женственный вальс рождал у них за спиной взрывы смеха и возгласы, и самой своей легкостью как будто потешался над всеми тяготами мира.

– Все готово?

– Я оставила сумочку у себя в спальне. Со своими драгоценностями. Второй этаж, последняя дверь направо. Возьми их. Там целое состояние: круглый год можно ничего не делать, только убивать. Но других не трогай. Это слишком опасно.

– Вас не позабавит, мадам, если ваши лучшие подруги лишатся своих украшений?

– Меня бы это очень позабавило, дорогой, но нельзя же все время только смеяться…

Леди Л. подставила лицо и грудь ночному ветерку, пытаясь в его свежести найти хоть какое-то успокоение.

– Арман, Арман, неужели у тебя никогда не возникало желания пожить немного для себя?

– Возникает постоянно, однако надо уметь сдерживать свои порывы.

– Быть счастливым?

– Я только об этом и мечтаю, но мне нужна компания единомышленников.

– Кстати, сколько людей живет на земле? Миллиард? Два?

– Скоро они напомнят тебе о своем существовании и точном количестве.

– Возьми драгоценности. Ограбь моих гостей. Только оставь часть себе. Уедем вдвоем, ненадолго. В Индию, в Турцию…

– Решительно, ты так никогда ничего и не поймешь в любви.

В голосе прозвучали почти жалобные нотки. Она вспомнила, что однажды сказал ей единственный настоящий террорист, которого она знала: «Ваш возлюбленный – пожиратель звезд, принимающий себя за общественного реформатора. Он принадлежит к древнейшей аристократии земли – роду мечтателей-идеалистов. Он восходит прямо к “La Morte” [20]Артура и рыцарям, странствукццим в поисках Грааля, тайну которого он, по его мнению, раскрыл в “Основах анархии”. Они тоже много убивали в эпоху волшебника Мерлина, хотя драконы были иными. Жажда абсолюта – феномен, кстати, очень интересный и достаточно опасный: это почти всегда выливается в кровавые бойни. Он один из тех пылких обожателей человечества, которые в порыве ревности уничтожат в конце концов предмет своего обожания». – «Да, дорогой Дики, вы тысячу раз правы, но он так красив!» – «Что ж, попросите Болдини написать его портрет в костюме лунного Пьеро и располагайте остальным по своему усмотрению».

Однако все эти насмешливые колокольчики, которыми она так хорошо научилась бренчать у себя в ушах в попытке приглушить идущие из глубины отчаянные звуки жизни, все эти словно сфабрикованные позы и жесты, которые она пыталась сделать своей второй натурой, надеясь забыть ту первую, настоящую, все эти куртуазные уловки потерпели крах перед потребностью сохранить, завладеть, повернуть к себе эту красоту, что была в нем и что предназначалась другой – сопернице с миллионами безвестных лиц; и вдруг она ударила по каменной балюстраде веером с такой силой, что тот сломался.

– Пойдем в дом.

Сэр Перси Родинер, судорожно вцепившись в подлокотник кресла, опасливо озирался вокруг себя: надо полагать, неспроста она привела его сюда, в место, где он отнюдь не жаждал быть увиденным. Где-то были спрятаны стенные часы, очевидно за той ширмой, усеянной откровенно зловещими пиковыми дамами, и их неумолимое равномерное тиканье словно предвещало приближение какой-то роковой минуты: после всех этих ужасных рассказов о террористах и взрывающихся бомбах казалось, что запущен некий дьявольский часовой механизм и что в любой миг эта противоестественная декорация может внезапно взлететь на воздух прямо у вас на глазах. Атмосфера павильона отдавала чем-то постыдным, сомнительным и волнующим кровь, и невозможно было ничего поделать ни с охватывавшим вас чувством нездорового любопытства, ни даже с желанием дать полную волю своим фантазиям. На стенах, к примеру, висели картины, явно оскорблявшие вкус: светловолосые женщины, возможно даже англичанки – хотя груди у них были полностью обнажены, – млеющие в объятиях усатых и загорелых любовников на берегу Босфора; рисунки, сказать про которые, что они «смелые», означало бы недостаточно передать их сущность; две-три гравюры, которые вряд ли стоило рассматривать в деталях и которые можно было только определить как «французские»; темнокожие всадники, увозящие на лошадях белых, пожалуй, излишне уступчивых пленниц; любовники, обнимающиеся на всех широтах – в русских санях на снегу, на классических итальянских балконах, в классическом лунном свете, – и даже сам воздух, казалось, был насыщен их поцелуями. Глядя на все это, Поэт-Лауреат укоризненно качал головой, и оттого, что Леди Л. с ехидной улыбкой наблюдала за ним, ощущал еще большую неловкость. Впрочем, все это барахло ничего не стоило, и трудно было даже предположить, какое тайное сокровище она здесь скрывала и что он должен был помочь ей вывезти из этого павильона, которому грозило – и совершенно заслуженно, сэр Перси был теперь в этом абсолютно убежден, – неминуемое разрушение. Единственным холстом, имевшим хоть какую-то продажную цену, была картина Фрагонара, изображавшая одалисок во время купания. Поэт-Лауреат не знал, что Фрагонар использовал в своем творчестве восточные мотивы. Он полагал, что его непристойность ограничивалась рамками одной Франции.

– Я и не знал, что вы коллекционируете такого рода… хлам, – сухо заметил он.

Леди Л. играла концами индийской шали, что окутывала ее плечи. Она смотрела куда-то в сторону и нежно улыбалась; проследив за ее взглядом, сэр Перси наткнулся на морду одного из ее любимых животных в красивой позолоченной раме: огромный полосатый кот в матросском костюме с синим воротником и красным помпоном на голове. Он с грустью подумал, какая канарейка или какой попугай появится однажды на месте его собственной физиономии, когда придет и его черед пополнить ряды ее дорогих усопших.