Катрин Лове - Потешный русский роман

Шагая рядом с Карлом по направлению к ресторану – он явно вознамерился задавать своему организму как можно больше физических нагрузок, – я думаю о том, как же все-таки хорошо быть «вскормленным из одной бутылочки». Мы потребляли молоко прямой демократии, которая, может, не такая уж и прямая, но оставляет на верхней губе белые усы, и люди, подобные нам с Карлом, умеют быть терпимыми и говорить друг другу правду. Мы не советуем делать то или это, путаемся в словах, произносим банальности, но каждый, в конечном итоге, делает, что хочет и как хочет. Я иногда думаю, что свежий ветер с гор увеличивает объем кислорода в нашем национальном углекислом заповеднике. Карл выбрал вегетарианский ресторан. Это странно, потому что он больше всего на свете любит мясо с кровью и круглые плоские сосиски с соусом «Шеф». Предупредительность Карла меня не удивляет – он, как-никак, карьерный дипломат! – но очень трогает. Он даже не раскрывает меню. Улыбается чуть смущенно и морщит нос, как будущий святой, почти великомученик, Иуда, несущий на своих плечах бремя безнадежных дел [16] . Он делает заказ, не меняя выражения лица. Традиционная паста на закуску и традиционная паста в качестве основного блюда. У официантки такой вид, как будто она хочет спросить: «Правда что ли?» Карл подтверждает: «Именно так». Милый старина Карл, он на все готов ради меня. Почти на все. Я предлагаю попробовать аперитив, на 100 % биологически чистый, овощной. Он дает себя уговорить. Погода сегодня холодная, но чего ни сделаешь ради высокой цели.

Я ковыряю вилкой смесь из теплого шпината и мелкого красного лука с кедровыми орешками под пармезаном. Не знаю, какую роль это блюдо призвано сыграть в вопросах, которые я собираюсь задать Карлу, тем более что я заказала еще и марроканскую фасоль с козлобородником и горчицей. Отступать некуда, и я спрашиваю, доволен ли он своей жизнью.

– Что вы имеете в виду, Валентина?

– Я спросила вас, Карл, довольны ли вы своей жизнью. В широком смысле.

– Доволен ли я своей жизнью?

– Да, каждодневной жизнью. Я не имею в виду интимные подробности, боже упаси. Я имею в виду, довольны ли вы… тем, что занимает ваши дни… как бы это поточнее объяснить… вы ведь обязаны защищать интересы, которые, если я правильно понимаю, лично к вам не имеют прямого отношения, но забота о них поглощает бблыную часть вашего времени. Так, во всяком случае, это выглядит со стороны.

– Вкусно?

– Что, простите?

– То, что вы едите.

– Изумительно. Хрустит. Особенно лук. Хотите попробовать?

– Я вам верю. Да, думаю, моя жизнь мне нравится. Насколько это вообще возможно. И все-таки я не понимаю, к чему вы клоните, Валентина.

– Просто пытаюсь отвлечься от русских дел, Карл. Я думала, вы это оцените.

– Ошибаетесь, Россия очень меня интересует.

– Честно говоря, вопросы о жизни занимают меня не меньше русско-русских проблем.

– Вопросы о жизни людей?

– Скорее о том, что сами люди думают о жизни. О своей собственной, не о жизни вообще. Вот только мало кто любит об этом говорить.

– Да люди обожают рассказывать о своей жизни!

– Не согласна. Они охотно говорят о посторонних вещах, о внешней стороне жизни, как о театральной постановке. Отвлекают внимание – описывают шторы, бомбошки на шторах, называют цену ковра, говорят о гастрономических пристрастиях, о погоде. Но они никогда не признаются, что думают о себе, как о действующих лицах этой жизни.

– И почему, по-вашему, они так себя ведут?

– Да потому, что боятся, Карл. Как вы и я.

– И только-то?

– Да. И этот страх оправдан. Потому что мы ужасны.

– К чему вы клоните?

– К наемничеству, Карл, вот к чему.

– Приехали!

– А где еще поговорить о наемниках, как не в нашей стране? Наемничество – наш старинный обычай, разве не так? В былые времена многие наши солдаты нанимались на службу к иностранным государям, потому что не знали, чем занять себя зимой. Они участвовали в войнах за Бургундию и Италию, воевали за Короля-Солнце и иже с ним.

– Вы забыли о Ватикане, Валентина. У швейцарских гвардейцев такая роскошная форма и шлемы с перьями, что все туристы мечтают с ними сфотографироваться!

– Наши наемники торговали собой, как пушечным мясом. Они продавали себя за деньги, Карл. И участвовали в войнах, которые не имели к ним ни малейшего отношения.

– Они были превосходными солдатами, храбрецами. Их уважали. Короли доверяли своим швейцарцам.

– Короли, до которых швейцарцам не было никакого дела.

– Это вы так думаете.

– Солдаты служили тому, кто больше платил. Если в разгар битвы противник предлагал больше, швейцарцы массово переходили на другую сторону.

– Верность, подкрепленная только деньгами, никогда не была надежной ценностью, Валентина.

– Рада слышать это от вас.

– Как бы там ни было, уже в давние времена многие умели ценить швейцарское качество. Это забавно.

– Да уж куда забавней.

– В чем проблема?

– Никакой проблемы нет. Мне просто кажется, что сегодня наемников стало больше, возможно, им вообще несть числа. Вы тоже наемник, Карл, как и я.

– Смеетесь? Я защищаю интересы моей страны, это данность.

– А они имеют хоть какое-то отношение к вашей жизни – к реальной личной жизни?

– Конечно.

– А если завтра вы заделаетесь шляпником, что останется от всех тех ценностей, за которые вы сражались, на которые тратили львиную долю времени и сил? Ничего?

– Почему шляпником?

– Вам очень пойдет торговать шляпами. И интересовать вас будут только проблемы этого рынка, а все остальное станет неважным.

– Не вижу связи.

– А я вижу. Жизнь устроена так, что мы тратим время на защиту интересов, не имеющих ничего общего с нашей собственной жизнью. Мы занимаемся внешней политикой, продаем шляпы, зарабатываем на еду и оплату счетов, все мы нанимаемся на службу к себе самим, мы – наемники, да, разного калибра, но все же наемники. Мы продаемся за деньги, Карл. Мы продолжаем продаваться иностранному монарху. И не занимаемся тем, что нам действительно интересно, например собой, теми, кого любим сегодня и полюбим завтра, мы не заботимся о своем здоровье, плюем на свои желания, бежим от своих страхов. Мы продаемся, мы в замешательстве, мы отодвигаем все в сторону – даже главное, даже то, что хотели бы узнать, почувствовать, увидеть, попробовать, открыть для себя и испытать, прежде чем умереть.

– Все очень сложно.

– Неужели?

– У меня есть причины не уходить из дипломатии.

– Конечно, Карл, я понимаю.

Карл съел почти весь хлеб из корзинки, но к пасте не притронулся – ни к той, что взял на закуску, ни к основному блюду.

– Вы что, собираетесь писать о подобных вещах в вашем романе, Валентина? О наемниках?