Татьяна де Росней - Сердечная подруга

Хочу вам сказать, что сегодня днем мне показалось, будто вы посмотрели на меня по-новому. Так, словно впервые меня увидели. Это странно, потому что мы работаем вместе уже несколько месяцев.

Что именно вы во мне увидели?

Я почувствовала на себе ваш взгляд и разволновалась. Вы об этом догадались, потому что едва заметно улыбнулись.

Но вы не могли догадаться, что я люблю вас.

Чувство, которое я испытываю к вам, – любовь одинокая и тайная. Никто и никогда о ней не узнает.

Кто этот человек? В третьем письме Констанции я нашел ответ на этот вопрос.

Лоренцо… Лоренцо… Мне не запрещено писать ваше имя. Лоренцо Валомбра. Имя из сказки, имя прекрасного принца – улыбчивого, белокурого и глупого как пробка. Вы же совсем не похожи на прекрасного принца. Вы – кареглазый брюнет, носите бороду, всегда одеваетесь в черное, мало улыбаетесь, вы высокий и суховатый, как дерево без листвы, и временами лукавый как лисица.

Я знаю о вас все. Выродились под знаком скорпиона 14 ноября во Флоренции, старший сын и наследник прославленного рода Валомбра, которому принадлежит один из самых прекрасных дворцов города, меценат, знаменитый коллекционер, исследователь, обладатель диплома Кембриджского университета (этим объясняется ваш великолепный английский), поэт в свободное время, руководитель многочисленных комитетов по сохранению культурного наследия Флоренции, внимательнейший реставратор немногочисленных шедевров Паоло Уччелло и преданный поклонник его таланта. Вы женаты на Кьяре Скоретти, которая родилась в богатой миланской семье, и отец Джулии и Лодовико. Вместо обычного обручального кольца вы носите истертое временем бронзовое кольцо римской эпохи, изготовленное в пятом веке. Невзирая на то что в вас течет голубая кровь, у вас руки крестьянина – угловатые, большие и сильные. Вы – человек сдержанный и закрытый.

С виду.

Четвертое письмо, очень короткое, было сильно измято, чуть ли не разорвано. Я с трудом разобрал написанное.

Лоренцо!

Умоляю, перестаньте играть со мной. Я не могу прийти сегодня вечером. Это невозможно.

Простите меня.

И это письмо тоже не было отправлено. Быть может, Констанция все-таки пошла на это таинственное свидание? Я схватил следующее письмо. Перед глазами возникли слова, которые я прочесть не смог.

Lettera a una ragazzina strana e appassionata, tenera e violenta, fiera e sottomessa; lettera a una Costanza dagli occhi di un blùù azzurro, che si concede e si ritira corne la marea.

Почерк был сжатый, с наклоном вправо. Письмо занимало не одну страницу. Всего таких писем оказалось три. И узнать, о чем в них шла речь, я не мог. Три письма, подписанных инициалом «L», украшенным острыми, словно клинок шпаги, росчерком.

Значит, Лоренцо Валомбра ответил Констанции. Но что он ей написал? Я недоумевал, просматривая снова и снова страницы, исписанные напевными и непонятными словами. Есть ли в моем окружении человек, который говорит по-итальянски? И который мог бы перевести для меня эти письма, не задавая нескромных вопросов?

Когда я в очередной раз прошелся по гостиной, в дверь позвонили. Час ночи… Открывая дверь, я ощутил некоторое беспокойство.

Передо мной стояла Жозефина – осунувшаяся, бледная.

– Ты дома! Я так волновалась!

Она быстро вошла в квартиру, сняла куртку и посмотрела на меня с упреком. Я стал нести какую-то чушь, но Жозефина сделала вид, что мои оправдания ее удовлетворили. Она сразу обратила внимание на письма, которые я инстинктивно спрятал за спиной. Наверняка мое поведение показалось ей странным. Она стала меня расспрашивать. Я помрачнел.

Тогда она изменила тактику – превратившись внезапно в ласковую кошечку, присела со мной рядом и, улыбаясь и поглаживая меня по волосам, стала рассказывать, что случилось с ней за день.

Я не сопротивлялся. И вообще, может, лучше сразу сказать ей правду?

– Мне нужно кое-что рассказать тебе, Жозефина.

Она посмотрела на меня нежно и ободряюще.

– Это касается моего донора.

Улыбка ее застыла.

– Только не говори, что ты ездил к родственникам этой девушки!

– Я и правда к ним ездил.

– Ты с ума сошел! – вскричала она, вскакивая на ноги. – Я ведь предупреждала тебя. И профессор тоже! Пожертвование органов – акт анонимный и должен таковым оставаться!

Напрасно я пытался ее успокоить.

– Эти люди пережили такое горе! – Голос Жозефины сорвался от волнения. – Ты хоть представляешь себе, что наделал? Они потеряли дочь, а ты вот так заявляешься в их дом… Мне стыдно за тебя!

– Подожди, я тебе все расскажу… Я объясню…

– Я ничего не желаю знать!

Жозефина присела на диван. Было очевидно, что она очень расстроена. И тут взгляд ее остановился на пачке писем, которую я уронил.

– А это еще что такое? – словно между прочим спросила она и подняла с пола письмо, подписанное «Констанция», прежде чем я успел ей помешать.

– Письмо.

– Это я и сама вижу, спасибо за пояснение, – холодно отозвалась Жозефина. – Это письмо написано Констанцией Деламбр, я так понимаю? Кто дал тебе его?

Я не нашел в себе смелости соврать.

– Я нашел эти письма у нее дома.

– Так ты их украл?

– Нет. Они были спрятаны.

– Ты рылся у нее в квартире?

– Вовсе нет. Я знал, где она их спрятала.

Жозефина смерила меня насмешливым взглядом.

– На тебя снизошло озарение?

– Именно.

Она вскочила, лицо ее исказилось от гнева.

– Ты вернешь эти письма семье Констанции Деламбр! Завтра же!

– Это невозможно.

– Почему?

– Это особенные письма. Интимные. Личные.

– И какое право имеет Брюс Бутар читать чужие интимные и личные письма?

Я ответил не сразу.

– У меня ее сердце.

Жозефина рассмеялась. Я старался сохранить спокойствие.

– Я как раз пытаюсь тебе объяснить… Сейчас ты все поймешь. Сядь и послушай. Это длинная история. Мне нужно было раньше тебе рассказать.

Жозефина подошла ко мне вплотную.

– Нет, это ты меня послушай! Ты совсем потерял голову. Тебе нужно лечиться, пока еще не поздно, пока ты окончательно не спятил! Я завтра же запишу тебя на прием к доктору Пинель!

– Но я не сумасшедший! Послушай же наконец!

Мне вдруг страшно захотелось есть. И неудивительно. Ведь в последний раз я ел много часов назад.

– Ты неважно выглядишь, – заметила Жозефина, смягчаясь. – Ты устал, наверное. Может, лучше будет прилечь? Поговорим завтра утром.

– Я хочу поговорить с тобой сейчас!

– Иди лучше спать, – мягко и настойчиво сказала она. Так мать убеждает заигравшегося мальчугана отправиться в постель. – Тебе нужно отдохнуть.

Раздражение поднялось во мне, словно лава в уснувшем вулкане, и теперь рвалось наружу. Много месяцев я не чувствовал такого гнева.

Жозефина отшатнулась.