Мануэль Скорса - Сказание об Агапито Роблесе

– Это человек верный.

– А кто от Хупайкочи?

Хосе Рекис, маленький, жилистый, покачал головой.

– Жители Хупайкочи не хотят.

– Что они. говорят?

– Ничего не говорят. Не хотят, и все тут.

– В Чинче тоже некоторые сомневаются. Трухильо и Рамос мутят народ.

– Уговорим их или казним.

– Лучше бы уговорить.

– Конечно. Мы должны собрать воедино все свои силы. Бедность заставила многих, самых лучших членов общины покинуть родное селение. Кто в Паско уехал, кто в Ла-Оройю, кто в Лиму. Хорошо бы и с ними тоже сговориться.

– Исаак верно сказал: самый смелый человек в нашей общине – Лисица. Вот бы кого позвать!

– Если община позовет, он вернется.

Кто-то заварил мелиссовый чай. Вдруг Сиприано Гуадалупе воскликнул в волнении:

– Чичи!

Все вышли из пещеры. Сотни чичи распевали на влажных скалах. Серенькая эта птичка – предвестник удачи. Жадно ждут ее крестьяне во время сева. Прилетит чичи – значит, урожай будет славный. Редко их видят больше одной. А тут вдруг – целая стая чичи весело чирикала, рассевшись по Скалам. Добрый знак! Воодушевленные, воротились они в пещеру, снова принялись обсуждать, кто войдет в Комитет борьбы за возврат земель.

Лето близилось к концу. В последние теплые деньки донья Аньяда кончила ткать еще одно пончо. «Убиение невинных» называлось оно, и выборные не решились показать это пончо жителям селений.

Курился над озером и в ущелье розовый туман. Горемыка поглядел на озабоченные лица представителей общин. Живые глазки его блеснули.

– Вот бы сейчас чашечку кофе, – сказал делегат от Паско.

– Золотые слова.

– Да еще бы сальца, закусить чашечку кофе.

– У, змий!

Делегат от Чинче сунул руку под пончо, вытащил узелок. Он улыбался от уха до уха.

– Это у тебя что?

– Сальце, сеньор.

– Издеваешься, да?

Тот развязал узелок, достал увесистый кус.

– Прошу вас, сеньор.

– Что же ты столько времени скрывал такое богатство?

– Всему свой час, приятель.

Он роздал всем сало.

– Откуда такая роскошь?

– Селение Чинче благодарит вас за труды.

Жидкий кофе и сало показались изумительно вкусными.

– Светает.

– А мы еще не кончили.

– Сеньоры делегаты, у нас еще масса вопросов, которые необходимо выяснить.

– Столько народу здесь, в пустынных местах. Это может показаться подозрительным. Найдется один какой-нибудь сукин сын – и довольно. Донесет – всех нас расстреляют.

Горемыка поковырял ногтем в зубах.

– Надо поискать какую-нибудь незаметную пещерку.

– Только сначала прошу рюмочку анисовой.

– Пью за тот день, когда мы будем есть сало в столовой господского дома в Уараутамбо. Выпьем, Агапито!

– Я не пью, дон, но от души благодарю вас.

– Пошли по этому ущелью, там где-то знаменитая Обезьянья пещера должна быть.

Выборный селения Ярусиакан поднялся. Это был единственный человек, одетый не как индеец. Свитер не слишком-то грел его, он дрожал. Отправились. Вдруг выборный селения Ярусиакан остановился, указал на запад.

– Если Чинче выступит, а Ярусиакан и Ранкас займут те земли, что им положены, мы встретимся в поместье «Парья».

– Как русские с американцами.

– Вот этого-то и хотел Гарабомбо! Он всегда говорил: «Члены общины Чинче должны встретиться с членами общины Ярусиакан в поместье «Парья», словно русские с американцами в конце войны».

Вдали виднелась Обезьянья пещера. Стая диких уток пролетела над их головами.

– Ты Гарабомбо знавал?

– Сидели вместе в тюрьме, на Фронтоне. Морской воздух не для нас – горцев. Вреден для наших легких. Привезли меня на Фронтон в январе, в разгар лета, а туман стоял такой, что домов не видно. Можете представить? Это в январе-то! Гарабомбо уже третий год там сидел. Туберкулезный он был или нет, не могу сказать. А только кашлял сильно. Обрадовался, как узнал, что я тоже горец. Представляете, что значит там земляка встретить? Мы с ним сговорились жить вместе, в одной пещере. Ты остров-то знаешь?

– Не имел удовольствия.

– Будешь по-прежнему угонять чужой скот, получишь приглашение.

Рябой засмеялся.

– Я, сеньор, только господский скот угоняю. Мне дон Хенаро так и сказал: «Ты, говорит, Рябой, экспроприируешь экспроприаторов».

– Мы с Гарабомбо в одной пещере жили. Раз как-то удим мы рыбу, вдруг кричат: «Кто из Чинче – в комендатуру!» Мы бегом туда. Тюремщик нам и говорит: «Готовьтесь, сей же час вас на катер посадим, в Лиму поедете». – «А что случилось, сеньор?» – «На Совете по урегулированию конфликтов вам надо присутствовать, в Министерстве труда». Сели мы на катер, он нас уже ждал у пристани. «А вдруг нас отпустят, Акилино?» – говорит Гарабомбо. Солнце пекло, а он дрожит весь. Море было бурное, насилу пришвартовался наш катер в Камотале. Волны большущие, а мы в кандалах. Страшно. Ну, прибыли. В порту ожидали грузовики. Повезли нас в Лиму. Высадили перед Министерством труда. Идем мы вверх по лестнице, а навстречу Сильверио Бонилья, земляк наш, тоже под караулом и в кандалах. Входим. Вдруг Гарабомбо как побледнеет весь! – «Что с тобой, Фермин? Укачало тебя на катере?» – «Жена моя тут, вон она. Два года я ее не видал». Обняла его Амалия Куэльяр, плачет. И еще земляки подошли. – «Можно мне с женою поговорить?» – спрашивает Гарабомбо у солдата. – «Запрещено, ну да уж ладно», – отвечает солдат, хороший попался парень. – «Мы отойдем немного в сторону, ладно?» – «Только помни, чуть что – стреляю». Я-то вовсе ни при чем там был. По ошибке меня привезли. Земляки рассказали потом Гарабомбо: в тот день слушание дела назначили, в суд вызвали помещиков Лопесов и их двоих – Гарабомбо да Сильверио Бонилью, мятежников то есть.

– Интересно, – пробурчал Горемыка.

– Поговорил Гарабомбо пять минут с женой и с земляками. Тут явились Лопесы со своими адвокатами. Вводят нас в зал, обоих, хоть я и был совсем ни при чем. Председатель комиссии по урегулированию, толстенький такой, в очках, и говорит: «Мы собрались здесь, дабы выяснить, нет ли возможности достигнуть договоренности между тяжущимися сторонами. Слово имеет владелец поместья «Чинче» сеньор Амадор Лопес». Ну, чего тут рассказывать? Как завел он насчет значения скотоводства для страны, и это, дескать, возможно, при наличии в Паско именно таких громадных пастбищ. Перу, дескать, скот импортирует, и пошел, и пошел. Что тут рассказывать? Так у него получалось, Что страна у нас бедная по вашей вине, а поместью надо очень много земли, потому что оно разводит тонкорунных овец, содействует развитию правильного скотоводства, ну и значит, требования общины Чинче никакого не имеют смысла. А под конец он вот что сказал: «Землю я вам дать не могу. Если хотите, положу вам жалованье». – «Ну и сколько же вы стали бы нам платить?» – спросил Гарабомбо. – «Я мог бы платить вам по одному солю в день, но вы обязаны вносить арендную плату за землю, да по пятьдесят сентаво за каждую овцу, что пасется на моей земле». – «Так нам будет еще хуже, господин судья». Толстенький рассердился, – «Я вас не спрашиваю, хуже вам или лучше. Принимаете вы предложение сеньора Лопеса или нет?» – «Совсем нам тогда пропадать, если согласимся». – «До сего дня вы работали даром. Сеньор Лопео предлагает вам плату да вдобавок разрешает пользоваться его пастбищами. Что вам еще надо? Соглашайтесь! Подпишете от имени своей общины договор, и я вас сейчас же отпущу на свободу. Откажетесь – останетесь за решеткой». Гарамбомбо даже вспотел от волнения, Я ясно видел – капельки пота выступили у него на лбу. – «Решайте сию минуту. Выходите на свободу или остаетесь в тюрьме?» – «Не согласен я, сеньор». – «Подумайте хорошенько! Ваша судьба в ваших руках. Свобода или тюрьма. Вы сильно рискуете, заключение может оказаться длительным». – «Не согласен!» – «Остаетесь, значит, в тюрьме?» – «Остаюсь, сеньор».