Гарт Стайн - Гонки на мокром асфальте

В солнечный полдень мы с Зоей играли на заднем дворе. Был вторник, накануне она вернулась от Максвелла и Триш после выходных. Девочка уже не пахла виноградной кислятиной, которой провонял весь их дом и которой она пропитывалась всякий раз, когда долго там находилась. Сразу по приезде домой мы принялись убираться. Мы прыгали, танцевали и смеялись, и еще притворялись ангелами.

Она позвала меня к углу дома — там находился пожарный кран и на куче опилок лежала одна из ее куколок Барби. Зоя села перед ней на колени, сказала: «Все будет хорошо. Сейчас ты поправишься». Потом развернула кухонное полотенце, достала ножницы, шариковую авторучку и лейкопластырь. Затем она вытащила голову куклы, остригла ей волосы до самого черепа и прочертила на нем несколько линий. Все это время Зоя продолжала ласково шептать: «Сейчас, сейчас все будет хорошо. Потерпи немножко». Закончив, она отрезала несколько кусочков пластыря и заклеила им прочерченные линии, после чего вставила голову на место и снова уложила куклу на опилки.

— Теперь она может улетать на небеса, — сказала мне Зоя. — А я останусь жить с бабушкой и дедушкой.

Я был в отчаянии. Мне стало очевидно, что «близнецы» перехитрили Дэнни. Сославшись на то, что ему нужен отдых, они два дня «обрабатывали» Зою. Подтверждений у меня не было, но я это чувствовал. Для Максвелла и Триш выходные выдались рабочими — они на полную катушку использовали их, чтобы перетянуть внучку на свою сторону. Они посеяли в ее головке «семена» собственного сценария развития событий, окутали паутиной пропаганды, рассказали о том, что должно случиться, и включили ее в свой план действий.

Вскоре после Дня труда Зоя начала ходить в школу. Точнее, в подготовительный класс при детском саду. Но она называла это «настоящей школой». Девочка волновалась, тщательно готовилась к первому уроку — с вечера приготовила одежду: расклешенные джинсы, светло-желтую блузку и кеды. Достала рюкзак, уложила в него коробку для завтрака, пенал с карандашами и ручками, а также толстую тетрадь. Мы с Дэнни торжественно проводили ее до пересечения нашей улицы с улицей Мартина Лютера Кинга-младшего, где останавливался школьный автобус, и стали ждать его. Вместе с нами стояли еще несколько малышей с родителями, живущими неподалеку от нас.

Когда автобус выкатился на макушку холма, всех нас охватило волнение.

— Поцелуй меня, — попросила она Дэнни.

— Прямо сейчас?

— Да, пока автобус не подъехал. Не хочу, чтобы Джесси видела.

Джесси, ее лучшая подруга еще с младшей группы, в этот день тоже шла в подготовительный класс.

Дэнни повиновался, чмокнул Зою в щеку.

— После школы иди сразу в продленку, — сказал он. — Помнишь, как мы учились вчера ориентироваться? Не заблудишься?

— Ну ты что, пап. Конечно, помню, — недовольно отозвалась Зоя.

— Когда занятия закончатся, оставайся в классе. Я приеду и возьму тебя домой. Поняла?

— Пап! — Зоя недовольно посмотрела на него. Я взглянул на нее, и могу поклясться, что увидел Еву. Те же сверкающие негодованием глаза. Раздутые ноздри. Она стояла, раздвинув ноги, подбоченившись, вскинув голову, готовая к скандалу. Резко повернувшись, затопала к автобусу, вошла в него и, направляясь к сиденью, обернулась и помахала нам, после чего устроилась рядом с подругой.

Автобус тронулся, увозя Зою в школу.

— Младшая? — спросил Дэнни один из стоящих рядом отцов.

— Да. Единственная. А вы кого провожали?

— Сына. Их у меня трое. Первый день всегда самый запоминающийся, — ответил мужчина. — Быстро же они вырастают.

— Это точно. — Дэнни улыбнулся, и мы пошли домой.

Рассуждали они здраво, но ничего из их предложений не укладывалось у меня в голове. Случилось все в тот вечер, когда Дэнни взял меня с собой в больницу, хотя и тогда внутрь меня не пустили. Мы с Зоей остались в машине, а Дэнни с Максвеллом и Триш вышли на тротуар посоветоваться. Зоя погрузилась в свое любимое занятие — разгадывание кроссвордов, а я осторожно прислушивался к беседе. Говорили в основном Максвелл и Триш.

— Разумеется, нужно нанять сиделку, присмотр должен быть круглосуточный.

— Они работают посменно…

— Наймем одну, будет сидеть с перерывами, так дешевле.

— С ней всегда кто-то должен быть рядом.

— Так мы постоянно дома сидим.

— Ходить нам некуда.

— Так лучше.

— Да, да, намного лучше.

Дэнни неубедительно кивал. Затем он сел в машину, и мы поехали.

— А когда мама домой придет? — спросила Зоя.

— Скоро, — ответил Дэнни.

Мы пересекали понтонный мост, который Зоя, когда была совсем маленькой, называла «дорогой 90».

— Мама останется у бабушки с дедушкой на некоторое время, — сообщил Дэнни. — Пока не поправится. Что ты об этом думаешь?

— Ладно, пусть остается. А зачем?

— Так будет легче, — вспылил Дэнни и сразу же осекся. — Так будет легче всем, — продолжил он уже спокойнее.

Спустя несколько дней, в пятницу, Зоя, Дэнни и я отправились к Максвеллу и Триш. В гостиной уже стояла кровать. Большая больничная кровать, которая двигалась вперед и назад, могла нагибаться во все стороны и проделывала другие штуки. Управлялась она пультом. Еще у нее внизу имелась ступенька, а на ней висел планшет. В комплекте с кроватью в дом прибыла сиделка, старенькая морщинистая женщина с певучим голосом, которая не любила собак, хотя я нисколько не возражал против ее присутствия. Увидев меня, сиделка тут же принялась гундеть. К моему огорчению, Максвелл присоединился к ней, Дэнни же в эту минуту был чем-то занят, и меня вытолкали из дома на задний двор. Спасибо Зое, она пришла мне на помощь.

— Сегодня мама приедет! — крикнула она мне.

На ней было ее любимое хлопчатобумажное в полоску платье, и она очень волновалась. Волнение оказалось заразительным и передалось мне. Я радовался: для всех нас возвращение Евы домой было самым настоящим праздником. Мы прыгали и играли. Зоя бросала мне мячик, а я специально для нее проделывал с ним разные смешные штуки, после чего мы катались в траве. День казался чудесным, наша семья опять вместе.

— Приехала, — сообщил Дэнни, выглянув из-за двери, и мы с Зоей бросились в дом. Мне разрешили войти внутрь. Первой вошла мать Евы, за ней двигался мужчина в синих брюках и желтой куртке с логотипом, кативший перед собой инвалидное кресло, в котором сидела безжизненного вида бледная фигура с помертвевшими глазами — манекен в тапках. Максвелл и Дэнни подняли фигуру и уложили на кровать, сиделка подоткнула одеяло, а Зоя сказала: «Привет, мама». И все это произошло прежде, чем я смог узнать в похожей на манекен застывшей фигуре Еву.

Голову ее обтягивала шапка, напоминающая обрезанный чулок. Щеки ввалились, кожа пожелтела. Она подняла голову и огляделась.