Крис Клив - Золото

Но нет. Все случилось иначе. Кейт оттолкнулась от трека, со щелчком закрепила туфлю на другой педали. А Зоя все еще ждала, катясь на самой малой скорости, при какой только можно сохранить вертикальное положение. К тому времени, когда гонщицы поравнялись, они как раз выходили на прямой участок, за которым начинался последний круг. Том видел, как Кейт и Зоя переглянулись, а потом обе устремили взгляд вперед. Не сказав ни слова, обе начали наращивать скорость. Прозвучал колокол. Гонщицы оторвались от седла и встали на педалях. Начался настоящий спринт.

Никакой тактики. Просто настоящий финишный спурт. Кейт мчалась по внутренней дорожке. Зоя – рядом. Обе при гнули головы и раскачивали велосипеды из стороны в сторону, разгоняясь до невероятной скорости. Под визорами Том видел их губы, жадно глотающие воздух, чудовищные усилия, вкладываемые в гонку. После первого поворота Кейт на дюйм ушла вперед, но на прямой Зоя отыграла разрыв и вошла в последний поворот, опережая Кейт на половину корпуса. Внутренняя дорожка помогла Кейт нагнать соперницу. На финишную прямую они вышли одновременно. Последние пятьдесят метров обе проскочили на сумасшедшей скорости, синхронно работая педалями и синхронно дыша. В отчаянном порыве они устремились к линии финиша и посмотрели друг на друга. Кто же из них победил?

Операция прошла очень быстро – три надреза скальпелем и молниеносное извлечение катетера Хикмана. Джек только успел осознать, что хирурги приступили к работе, а появились уже санитары, чтобы перевезти Софи в другую палату. Тишина в палате действовала Джеку на нервы. Медсестры вышли, оставив его наедине с Софи. Звук у аппаратов выключили. Теперь все вопросы он мог задавать только глазами, но дыхание дочери было столь слабым, что Джек не видел ответа в движениях ее грудной клетки. Если бы она поднималась и опускалась, у Джека появился бы маятник, а без него палата уплывала из времени. Он держал дочь за руку. Через стеклянную панель в двери были видны люди – работники больницы, явившиеся к началу своей смены, родственники пациентов. Все они жили в своем, естественном времени.

– Софи? – прошептал Джек и погладил дочь по лицу.

В лице была какая-то запредельная неподвижность; она-то и пугала Джека больше всего. Перед ним несомненно было лицо Софи, но наркоз стер даже эхо ее характера, обычно заметного и во сне. Это были черты лица Софи, честно воспроизведенные в мелочах, однако лишенные духа. «Очень жизнеподобно» , – мелькнуло в мозгу у Джека. Он попытался прогнать эту мысль, но не смог.

Влажность воздуха в палате была нормальной; температура держалась на отметке 19,5 градуса Цельсия; воздух поступал из широкогорлых труб из нержавеющей стали и нес с собой трагедии других людей. Джек закрыл глаза и стал молиться.

– Пожалуйста, не забирай ее , – молил он. А потом, не дождавшись ответа ни от собственного сознания, ни от неподвижной руки Софи, ни от застывших черт ее лица, он произнес: – Если оставишь Софи в живых, то с этого самого дня я стану жить только ради нее. Я заброшу велосипед. Я сделаю ее жизнь своим единственным золотом.

Вот такую сделку Джек попытался заключить с Вселенной. В свои тридцать два года он вдруг осознал, что это мгновение – рука Софи в его руке, в этой маленькой комнате – существовало в нем всегда. Оно было с ним, когда он стоял в трусах-боксерах и портной снимал с него мерки перед Олимпиадой в Афинах. Оно терзало его, когда он сидел, в отчаянии обхватив голову руками, в номере пекинской гостиницы.

Он всегда был в этой палате.

Джек открыл глаза, надеясь увидеть хоть малейшее шевеление дочери, но Софи была неподвижна.

Том вместе с тремя представителями федерации поднялся в комнату контроля, чтобы взглянуть на изображение с камеры фотофиниша. Чиновники сгрудились возле монитора. Техник загрузил картинку. Том сел подальше – не было сил смотреть на экран, обвел взглядом трек через высокие, во всю стену, окна из бронированного стекла. Прожекторы уже выключили. В полумраке Зоя и Кейт, сняв туфли и носки, взявшись за руки, шли по треку. Остывали, сбрасывали энергию. В какое-то мгновение обе запрокинули головы и посмотрели в сторону комнаты. Том помахал им рукой, хотя знал, что они не могли его видеть: снаружи стекло было непрозрачным.

Он набрал номер Джека, но там отозвался автоответчик. Том собирался оставить для него сообщение, но тут техник сказал, что изображение готово к просмотру. Том встал, сделал пять шагов к экрану и заставил себя посмотреть.

Десять тысяч раз в секунду камера снимала тончайший поперечный срез финишной линии, создавая десять тысяч микроскопически тонких вертикальных линий. Особая программа выстраивала эти линии одну за другой, слева направо – в том порядке, в каком они были зафиксированы. Том, прищурившись, вглядывался в экран. Приходилось напоминать себе, что то, что ты видишь перед собой, – прямая противоположность обычной фотографии, в которой пространство замирает во времени. Здесь же было изображение, созданное для профессионалов по долям секунды. Оно показывало время, замороженное в пространстве, странным образом искажая тела спортсменок, которых Том так хорошо знал. Качество относительной непо движности отлично транслировалось из пространства во время, поэтому их руки и лица были воспроизведены верно, а вот ноги, работавшие с громадной скоростью, казались тоньше на высоте давления на педаль, поскольку в этой позиции двигались быстрее велосипеда, а на возвратном движении были утолщены. Колеса велосипедов выглядели аккуратными кругами, а спицы вычерчивали фантастические параболы от ступни к шинам.

Тому стало не по себе от созерцания его девочек, размазанных по времени. Вот так он сам лишился медали в шестьдесят восьмом. Тогда, правда, использовали настоящую пленку, которая непрерывно засвечивалась, проходя через вертикальную щель. Старый агрегат создавал кадры с интервалом в десятую долю секунды. Это он и проиграл тогда: десятую долю секунды, одну восьмую дюйма времени. Тоньше секунду разрезать тогда не могли, оставалось некое пространство, именуемое «Ничья». Да, в те времена какая-то доля секунды все-таки давалась на откуп идее – что соединил Бог, человек да не разлучит.

Том вгляделся в лицо Зои, пересекающей линию финиша. Ее взгляд был полон покоя, и Том испытал чувство гордости за нее. «Что бы ни показал финиш, она выиграла гонку своей жизни», – подумал он. Симптом нового века проявился в том, что трое чиновников попросили техника наложить на кадр вертикальную красную линию – так, чтобы она пересекла край переднего колеса Кейт. А еще они просили увеличить изображение. И тогда стал виден тончайший просвет между этой тонкой линией и краем переднего колеса Зои.