Михаил Ландбург - Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)

– Вернусь к себе в реанимационную…

Вика покачала головой.

– Да, тебе нужно отлежаться! – сказала она.

– Отлежусь! – пообещал Нир. – Приду в себя, и тогда мы…

– Нет! – вскрикнула Вика. – Вряд ли мы… Вряд ли уже…

Нир вспомнил про «Интернационал».

– Попытаюсь ещё… – сказал он.

– Придёшь? – у Вики были сухие бледные губы.

– Позвоню, – сказал Нир, – лучше я позвоню…

Вика закрыла глаза.

Постояв немного за дверью, Нир подумал о чайных розах и, отдышавшись, стал спускаться по лестнице.

В то утро, когда Малышу исполнилось четыре года, ему подарили альбом для рисования и коробку с цветными карандашами.

– Рисуй, Малыш, – сказал отец, – мир красив!

– Да, папа, мир красив! – согласился Малыш и, раскрыв альбом, нарисовал по середине белого листа большой красный круг.

– Ван-Гог! – сказал отец.

– Почему Ван-Гог? – насупился Малыш, опасаясь подвоха.

– Был такой художник, – сказал отец.

– Он тоже нарисовал солнце?

– Тоже!

– Так же красиво, как я?

– Ага! – засмеялся отец.

– Молодец, Ван-Гог! – похвалил художника Малыш, и потом нарисовал синее дерево и на нём жёлтые апельсины.

Отец поднял Малыша на плечи и они, шагая по комнате, громко восклицали: «Красивый мир! Красивый мир! Красивый мир!»

А после обеда началась война, и тогда отец и сосед-бухгалтер обули солдатские ботинки.

– Малыш, – попросил отец, – подари мне твой рисунок!

Малыш протянул листок из альбома, на котором было нарисовано красное солнце, синее дерево и жёлтые апельсины, а мама отошла к окну и там стояла весь день и всё следующее утро, и ещё день, и ещё утро…

А спустя несколько дней, в дверях появился военный и, увидев его, мама тихо вскрикнула. В руках он держал надорванный листок, на котором было нарисовано красное солнце, синее дерево и жёлтые апельсины.

– А где мой папа? – спросил Малыш.

Военный не ответил. Он встал рядом с мамой и стал тоже смотреть на улицу.

– Это я нарисовал! – сказал Малыш, забирая листок из рук военного.

– Да, – ответил военный, – я знаю!

– Мир красив, правда? – сказал Малыш.

– Очень! – голос военного был сухой и усталый.

И вдруг мама заплакала.

Малыш стоял в стороне и смотрел то на слезинки, застрявшие на маминых ресницах, то на бледное лицо военного.

– Мамочка, я нарисую ещё! – пообещал Малыш.

Мама молча кивнула головой и отвернулась, а Малыш поспешил к себе в комнату, чтобы нарисовать новый красивый мир, в котором красное солнце, синее дерево и жёлтые апельсины.

– Уймись, парень! – сказал полицейский.

* * *

Несколько часов назад молодой человек спросил:

– Прогуливаетесь?

Женщина молча повернула голову.

– Мне с вами можно?

Она не ответила.

Внезапно подул холодный ветер, и закружились лёгкие капли дождя.

– Наверно, я веду себя смешно? – спросил он.

– Наверно!

– Ну, и пусть!

– Пусть! – отозвалась она.

– Я ведь не обязан оправдываться?

– Нет! – склонив голову на бок, она смотрела в даль улицы.

– Вас кто-то ждёт?

Она не ответила.

– Понятно! – рассмеялся он.

Она резко остановилась.

– Простите! – прошептал он. – Ради Бога, простите!

Вдруг капли дождя стали крупными и тяжёлыми.

– Холодно? – спросил он.

Она продолжала стоять молча.

– Мы не прихватили с собой зонтики, – заметил он. – Без зонтиков холодно…

– К чему же тогда спрашивать?

– Действительно, ни к чему… Там, в пассаже, небольшой ресторанчик…

Они сидели за столиком возле окна и поедали горячие сосиски с горчицей.

– Нормально? – спросил он.

– Терпимо! – женщина вдруг поднялась с места. – Мне пора.

– Уже? – он с грустью посмотрел на тарелки с недоеденными сосисками.

Она улыбнулась:

– Уже!

– Вы – красивая! – сказал он.

– Ну, и что?

– Как что?

– Вот именно, ну, и что?

– Вы уходите?

– Разумеется!

– Я провожу!

– Нет-нет!

– Тогда я позвоню?

Она покачала головой.

– Нет? – спросил он.

– Зачем вам? – она задумчиво посмотрела в окно. – Я старше вас…

– Правда?

– Разве не заметно?

– Я подумал, что…

– Я просто решила немного пройтись… – перебила она. – Потом был дождь, и стало холодно… Сосиски были горячие… Теперь дождя больше нет…

Он положил деньги на столик, и они пошли к выходу.

– Надо же: мы с вами живём в одном городе, – сказал он.

– И что с того?

Заглянув в её лицо, он надеялся увидеть улыбку, но женщина не улыбалась.

– Если, – прошептал он, – если захотите ко мне в гости, то… Если вдруг…

– Нет!

– Нет?

Она пожала плечами:

– Решили побаловаться? – спросила она.

Он тоже пожал плечами:

– Пожить! – ответил он.

Она замедлила шаг и тихо проговорила:

– Балуетесь жизнью?

Он улыбнулся:

– Она-то ведь нами балуется…

Женщина опустила глаза. Он ждал, что она что-нибудь скажет. Она не сказала.

– Бывает, что ждать некого, – проговорил он, – но, тем не менее, ждёшь… Вы не из таких?

– Не из таких! – отозвалась она.

Он покачал головой.

– Я даже не знаю, как вас зовут, – сказал он.

Она назвалась:

– Вайнер!

– Это ваша фамилия?

– Верно!

– А имя?

– Вайнер – этого достаточно…

– Достаточно для чего?

– Вот именно, для чего?

Небо опустилось совсем низко и стало быстро темнеть.

– Я пройдусь еще, – сказал он, не трогаясь с места.

– Прощайте! – весело проговорила женщина и перевела взгляд на угловое здание в конце улицы.

– Ваш дом – там?

– Мой дом – во мне, – она уходила широким торопливым шагом.

Он видел, как женщина входила в подъезд углового здания, и вдруг подумал: «Кажется, моё сердце скулит».

Побродил ещё.

Подумал о всякой всячине.

Всё казалось несущественным.

Повернул к себе домой.

В комнате было, как в рассказе Хемингуэя, светло и сухо. Включив проигрыватель, он слушал ля-минорный концерт Шумана.

Закрыл глаза.

Расслабился.

Открыл глаза.

Посмотрел на книжную полку, на тёмное окно, на узкий диван, на свои руки.

Снова закрыл глаза.

Вернулся к Шуману и, вдруг вздрогнув, подумал: «Что со мной?..»

Книжная полка.

Тёмное окно.

Узкий диван.

Ночь.

Шуман.

Набрал по сотовому 114:

– Девушка, поможете отыскать номер телефона госпожи Вайнер?

– Помогу! – ответила девушка и помогла.

Заставляя себя не торопиться, он считал: «Один, два, три…»

Шуман… «Карнавал»…

«Семь, восемь, девять…»

Он обожал Шумана.

«Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…»

Он обожал всех трёх парней на букву «Ш»: Шопен, Шуберт, Шуман.

«Двадцать один, двадцать два, двадцать три…»

Снова достал сотовый и спросил: