Виктор Мельников - Ёдок. Рассказы

– Не хорошо, – сказал я.

Пылесос был изъят. Я попросил даму пройти ворота ещё раз, но они зазвенели снова.

Даму проводили в отдельную комнату. Девушка-охранник, новенькая, осталась с ней наедине. Даме предстояло полностью раздеться. Она долго сопротивлялась, выкрикивая бранные слова, угрожая всем и каждому. Но вскоре успокоилась. Видимо, вспомнив мои слова.

Когда она оделась, я вошёл в комнату. На столике лежали женские прокладки с защитной этикеткой: именно они, а не пылесос, стали причиной провала хитроумной операции.

Даму пришлось задержать до приезда правоохранительных органов (в любом случае я бы её не отпустил из супермаркета, даже если б не нашлись эти злосчастные прокладки), а руководству доложить о неполадках в электронике антикражевых ворот.

Анна никогда не говорила много. Старалась отвечать кратко «да» или «нет», не спорила и не пререкалась – можно сказать, она являлась идеальным вариантом для любого мужчины. Да, это так. Но мне с ней было скучно. Совместный ужин, просмотр альтернативного телевидения через интернет, секс, сон.

Секс получился быстрым. Вытирая салфеткой сперму с ягодиц девушки, я услышал снова:

– Убей меня, – она перевернулась на спину.

– Я не могу, – сказал я не сразу, комкая салфетку.

– Боишься правительства?

– Боюсь понижения статуса.

– Это одно и то же, Серёжа. Значит, боишься.

– А тебе не страшно? Умирать.

– Нет.

– Деньги для эвтаназии можно скопить.

– Я не могу их копить сто лет. В моём положении это невозможно.

– Оставим эту тему на завтра, хорошо?

– Ладно.

…казалось, я нахожусь в свободном падении, а мир проплывает вокруг меня в режиме какой-то паузы…

Он вернулся. Как я и предполагал. Бритва утонула в кармане пальто. На выход он шёл через рыбный отдел.

Там его и задержали.

Бритва была изъята – я удивился – из протеза: вор был инвалидом. Хитроумная уловка. Я видел, куда пряталась бритва. Но при досмотре в кармане её не оказалось.

Раздевался мужчина при мне. Оставшись голым, он казался таким беззащитным. Член и так маленький, сморщился, почти не был заметен в густых зарослях. Я обратил внимание на его ноги ниже колен. Они имели различие в цвете. Не трудно было догадаться – это протез из гибкого силикона, он полый.

Так оно и было. А карман пальто соединялся специальным рукавом, проходящим через брюки, с протезом. В нём я обнаружил ещё три баночки чёрной икры.

Её не было в номере. Никто из работников отеля не знал, когда она ушла. Телефон не отвечал. Постоянство было нарушено.

Летатра, подъезжая к дому, сломалась: вытекла вся плазма.

Звонок в морг.

– Головная служба моргов города.

– Девушка с перечёркнутым номером «97» к вам не поступала?

– Минуточку… полчаса назад.

Я прибыл в морг. Мне представили документы о её смерти: огнестрельное ранение в голову несовместимое с жизнью.

– Она сама это сделала? – спросил я у девушки, предоставившей документы.

– Нет, молодой человек. Он уже задержан, – сказала она и спросила:

– Тело вы будете забирать?

– Нет.

– У неё есть родственники?

– В таком возрасте у людей нет никого, – сказал я и пошёл прочь.

Я долго не мог уснуть. У неё, наверное, был ещё один любовник, о котором я мог бы догадываться. Именно он до конца смог понять её, войти в положение, и он дал ей шанс. Он знал, чем рискует.

И я это знал… и ушёл от ответа.

Был ли во всём этом смысл?..

Постепенно я погрузился в сон. Стоп-кадр превратился в подвижную картинку, время ускорило ход.

Здесь тепло и сыро. Темно. Много пищи. Никто не работает, мало или почти не зависит друг от друга. Может, одна проблема – Хозяин. Но пока он в неведении – всё, можно сказать, прекрасно. Я где-то слышал (извне), что подобное называется коммунизмом, – но это так, к слову. Мало кто здесь верит, что любая структура может рухнуть. Моя задача и задача моих членов общества (такими нас сотворила природа) – плодиться и размножаться. Так мы устроены. Жизнь у нас лёгкая – бери и ешь, рожай, ешь и бери. У меня сотня подружек, у каждой подружки – сотня друзей. Никто никого не ревнует: у нас отсутствует подобное чувство – у нас отсутствуют напрочь все чувства. Никто не знает, что это такое. Даже я не знаю, хотя прозвали меня здесь Мозг. Мои соотечественники не догадываются, что такой важный орган, которым бравирую я, у них отсутствует. Он отсутствует и у меня, но я делаю хотя бы попытку изучения окружающего мира – что там за пределами всемогущей бесконечности, предоставленной для правления Хозяину? Одна последняя вылазка основывалась на изучении внешнего мира. Это опасное мероприятие произвело страшный зуд для всемогущего невидимого Хозяина, и я понял, что не стоит по пустякам подвергать себя опасностям. А заодно и других. Что я узнал? Почти ничего. Понял, однако, что наш мир и наш Хозяин не одни в мире этом. Хотелось, конечно, продвинуться дальше, но опасность остаться без еды и крова настолько велика, что, порой кажется, надо как можно реже производить эти опасные исследования. Но познание, как запретный плод – вкусить охота.

Соотечественники говорят, что, мол, я выдумал этого самого Хозяина. Нет никого, мы одни, одиноки – и что толку, если даже он есть! Я – не спорю, потому что выводы строятся на догадках – нет, не на чувствах, их нет, как говорил я уже. Но малая толика увиденного и отчасти изученного позволяет делать некоторые, может, поспешные предположения, которые многим членам общества не нравятся. И в настоящем мире есть места, куда никто никогда не хаживал, они нам недоступны по причине нашей приспособленности только к одной определённой местности, климату и типу питания. Кто спорит с этим предположением, тем я говорю – а как, и откуда взялся этот гермафродит? Он же не мог появиться из ничего. И вообще, кто мы такие, как здесь появились… Это тайна, покрытая мраком. Желания разобраться мало; у кого появляется – так это желание плодиться. Оно настолько велико, что мы порой забываем, в скором будущем перенаселение обязательно приведёт к голоду. Но это полбеды. Ибо Хозяин может заподозрить, что произошло что-то неладное, и примет меры для нашей ликвидации в целом. Тогда погибель всем. Если голод убьёт, может быть, две трети населения, то Хозяин невидимой рукой подчистит все закоулки этой полуразвитой цивилизации. И я привожу примеры: качество пищи. Оно ухудшилось. Многие болеют, уходят в другой мир Вечности. Нет, вкусовые качества остались прежними, они не изменились, но в пище как будто имеются примеси, убивающие нас потихоньку. Раньше времени. Что это? Я говорю невежественному народу – кара Хозяина за грехи наши. В ответ – какие грехи? нет у нас грехов! Как ошибается чернь! То, что ты живёшь – уже грех. Потому что наносишь невосполнимый ущерб себе самому своим присутствием в этом мире, старея (но это, разумеется, ничья вина), окружающим собратьям, ибо занимаешь часть свободного места и, может статься, больше, чем положено, и, без всякого сомнения, Хозяину. Пусть не прямо, а косвенно, и пусть верю в него я и ещё кто-то, нас единицы. Но, признаться, он нас стойко переносит. Он есть! Вера-то осталась. Хотя и маломальская. А мы, гады, с трудом терпим друг друга. Не доверяем, противимся. Казалось бы, что может быть проще: ешь поменьше, плодись пореже… В тесноте, но не в обиде – это не по-нашему.