Виктор Мельников - Ёдок. Рассказы

Митяй лезет под душ одетым.

Я быстро вытираюсь, одеваюсь – и вон отсюда! Долбоёбы! Мне бы их проблемы – я всё понимаю, но не могу догнать такой инкарнации. Уж лучше шпилиться стали при мне. Такое поведение естественно.

Наташка вслед говорит:

– Клим, ты зря не сделал напаса. Так колбасит!

Кого от чего, а меня колбасит от работы. Чтобы добраться отсюда до гипермаркета, надо полтора часа, а обратная дорога, если попадёшь в общественном транспорте в пробку, ещё дольше.

– Сексом займитесь, – советую, – вывернет! Правда-правда! И Мымре на глаза не попадитесь, закройтесь изнутри.

– Клим, – говорит Митяй, – ты всегда прав.

Они внемлют моим словам.

Валюсь спать без задних ног. Что же будет со мною дальше?.. Старею, сука.

Стучат в дверь. Я сплю, но отчётливо слышу настойчивость чьей-то руки.

– Кто там?

– Клим, когда заплатишь?

Выползаю из постели, открываю дверь. Сорокапятилетняя тётка, Мымра, пыхтит словно насос. Видно, что сердце и лёгкие её пошли по пизде. Сто килограмм мяса облепляют кости безобразной массой. А она старше всего на пять лет. (Сорок пять – не всегда ягодка опять, извольте.) Неужели и я так могу выглядеть скоро? Увидев меня, она громко говорит, хрипя мокротой бронх:

– Климушка, денежки приготовил? Платим за месяц вперёд.

Я выуживаю последнее бабло, оставленное на хавку, отдаю.

– Спокойной ночи!

Сука! Что б тебе не уснуть сегодня, думаю. Не могла раньше спросить.

Сон потерян. Ни через час и ни через два я сам не могу уснуть.

Выхожу покурить на улицу. Спускаюсь по лестнице, прохожу мимо спальни Мымры, прислушиваюсь – храпит! Сам себе, дурак, накаркал бессонницу.

Осень берёт своё, зябко. Делаю быстрые затяжки, выпускаю дым из ноздрей, как раздражённый бык на тореадора. Хозяйка, думаю, без мужика с ума сходит. Поэтому из неё такая неудовлетворённость исходит. Злоба. Вот почему мужик бабе нужен, а мужику баба: чтобы быть добрее к себе самим и окружающим.

Прикинув, сколько без секса обхожусь я сам, – ужасаюсь, ебическая сила: три месяца!

Направляюсь к Наташкиной комнате. Стучусь. Тихо так – кошкой скребусь.

Открывает. Не спала. По лицу вижу.

– Чего тебе?

– Ебаться хочу! Курнуть есть чё?

Она выглядывает в коридор – никого.

– Заходи.

Я улетаю, улетаю, улетаю… Лет десять назад последний раз пробовал шалу. И вот он, кайф! Под тобой прекрасная девушка, а в голове играет настоящий симфонический оркестр!

– Откуда музыка? – спрашиваю.

– Не отвлекайся, – говорит Наташка. – Эта трава музыкальная. Я слушаю Вивальди…

Меня прёт во все дырки! А этот монотонный танец длится вечно: туда, сюда, обратно… туда, сюда, обратно… Ебстество есть не богохульство, а боголакомство. Я теряюсь в пространстве и во времени. Оргазм похож на затяжной прыжок парашютиста. Вначале летишь с огромной скоростью вниз, щелчок – и вот ты уже завис в воздухе. А музыка звучит, как и прежде, только какой-то какофонией ветра. Я не могу почувствовать под собой твёрдую почву, я нахожусь в подвешенном состоянии, и я понимаю, что это и есть мои координаты тела: неопределённость.

В жизни бывают моменты, которые никому не нравятся: то ли они исходят от тебя самого, то ли от кого-либо другого.

Десять часов утра. На работу я так и не вышел.

Наташка мирно спит, тихо посапывая, а я думаю: правильно ли сделал, может, стоило остаться и молча отупеть над кнопками пульта управления?

В комнату входит Митяй – мы забыли закрыться (так часто бывает у любовников) – и устраивает бучу. Я врезал ему в челюсть, и он остыл. Пообщаться не удалось, но я понял, что Наташка, так он считал, есть его девушка. Хорьком она была. Нельзя быть таким слепым.

Наташка нас выгоняет. Я плетусь в свою комнату, Митяй хнычет у её дверей. Интересно, вчера она ему дала?

Я почти никогда специально не задумывался, что предпринять: сами условия ситуации диктуют, что надо делать. Минутная слабость изменяет целую жизнь.

Ебало просило жрать, я пошёл искать новое место работы.

Весь мир растворяется в одном измерении.

И я сам.

Злоба, хуё-моё.

На всё происходящее.

Переделать под себя мир не под силу: сильная личность способна переустроить его, чаще не осознавая в полной мере той ответственности, которую нормальный человек не может возложить на свой горб. На то она и сильная личность, доминантная, способная, без всяких прикрас, ебать других до потери пульса ради достижения своей – благой? – цели.

Добрый-добрый бригадир грузчиков одного из многочисленных мясокомбинатов города платит пять сотен в конце дня. На пару дней хватит. Чтобы поесть. Временная работа – это всегда физический труд, тяжкий, способный убить кого угодно, как диктатор, если смириться с ним на всю оставшуюся, такую короткую жизнь, коль подчинился. Выгрузив вагон соли, однохуйственно, я извёл из себя столько же липкого пота.

– Завтра два вагона сахара придёт, – говорит бригадир. – Ты меня устраиваешь, умеешь работать.

Когда деваться некуда, хватаешься за что угодно.

– Я подумаю, – говорю. Он-то не может знать, что меня не удовлетворяет такая оплата труда, бляха-муха. И тяжело, однако.

***

И вот в голове звучит отчётливый стук. Как будто кто-то стучится настойчиво в дверь: тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук…

Неужели трава до сих пор действует?

Вероника приходит ко мне домой каждый вечер. У неё мрачное красивое лицо. Она редко улыбается, но этому, наверное, есть своё объяснение: я редко шучу. Но Веронике, кажется, не нужны мои пошлые шутки и приколы, она серьёзная девушка, и она знает себе цену, или знала, пока не познакомилась со мной.

А знакомство произошло в ночном клубе. Я сидел с друзьями за столиком. Подходит красивая брюнетка, садится напротив меня. Я наливаю ей шампанского, было очевидно, что она слегка пьяна. Она наклоняется через столик и, перекрикивая какофонию музыки и шума, говорит, обращаясь только ко мне, но так, что слышат все:

– Как насчёт разнузданного секса?

Неожиданное предложение, скажу. Я смотрю на неё, тупо улыбаюсь. Она добавляет:

– Со мной. Меня зовут Вероника. Это не развод. Я так хочу.

Мы закрываемся в женском туалете (сюда идёт меньший поток посетителей). Она расстёгивает на джинсах ширинку, достаёт член, клацает зубами два раза. Я приподнимаю ей подбородок одной рукой, другая рука прячет член, застёгивает ширинку – мне становится как-то не по себе.