Дидье Ковеларт - Принцип Полины

– Подарок? Но какой?

Я постарался выдержать ее взгляд, не моргнув. Не отвечать же, в самом деле: «Меня». С горькой покорностью я приблизился на десять сантиметров. Учуяв одеколон Максима, она закрыла глаза и прикусила губу. По щеке скатилась слеза. Мне так отчаянно хотелось обнять ее – по-дружески, отринув всякую двусмысленность, – что мои мышцы одеревенели. Она резко развернулась, широкими шагами пересекла магазин и скрылась в кухне, где хлопотала мадам Вуазен.

– Я вам нужна, Жанна?

– Да, лед, спасибо. Никак не выну из формочек эту пакость.

Я закурил сигарету, чтобы отбить запах. Чтобы не пахло Максимом. Идея его была глупа и оскорбительна по отношению к Полине, а отдуваться пришлось мне. Это было куда более пагубно, чем гипотеза о репелленте, выдвинутая библиотекаршей. Я представлял себе, какие выводы могла сделать Полина о нашем разговоре в следственном изоляторе. Мужики делят женщину, жонглируют ее трусиками, говорят сальности. «Трахни ее за меня, запах сделает свое дело». Так я влип впервые в жизни. И на этот раз был действительно ни при чем.

Я сел под своим жутким портретом за стол с книгами и стал ждать «клиентов». Через некоторое время вернулась Полина, неся поднос с бутылками под звяканье льдинок.

– Пойду хоть причешусь! – крикнула мадам Вуазен из задней комнаты.

Хлопнула дверь, скрипнули половицы. Полина расставила вермут, пастис, портвейн и апельсиновый сок, подпрыгнула и оказалась на столе перед моими книгами. Стаскивая луноходы, чтобы надеть лодочки, она сказала мне с обезоруживающей улыбкой:

– Так. Мы можем поговорить спокойно?

– Конечно, – встрепенулся я.

Вся печаль исчезла с ее лица. Палочки светлого дерева задорно торчали из вновь скрученных в узел волос, серые глаза светились добротой и мужеством; если она и насиловала себя, то успешно это скрывала.

– Сигарета – это очень мило, но ничто не одолеет «Ветивер» от Карвена. Вы позволите? – Она вынула у меня изо рта сигарету и раздавила в пепельнице, не сводя с меня глаз. – Значит, вы – его подарок.

Я вымученно улыбнулся:

– Не надо понимать все так буквально, Полина. Это был эмоциональный момент. Вы дарите ему нечто очень личное, вот и он, со своей стороны…

Конец фразы повис в воздухе. Идею ответного подарка было трудно сформулировать, не впав в игривый тон. Она докончила за меня:

– Он делает то же самое. Хорошо. Но я ведь не надела мои трусики вам на голову.

Я хочу сказать: он мог бы просто дать вам салфетку.

Я согласно кивнул: это был аргумент. Она вдруг отпрянула. В сузившихся глазах мелькнуло подозрение, а губы раскрылись в улыбке, полной надежды:

– Это вы достали салфетку из пакетика, чтобы надушиться его духами.

Я выдержал паузу в три секунды, после чего с законной обидой спросил, за кого она меня принимает. Она густо покраснела. Ее пальцы легли на мой рукав.

– Извините меня, Куинси, я сама не знаю, что говорю. Я настолько не ожидала, что… что он так отреагирует. Вы на меня не сердитесь? – Нет-нет. Это естественно – рассмотреть все гипотезы.

– Есть другие?

Повисла долгая пауза. Она отняла руку, подняла ее к волосам, поправила выбившуюся прядь. Лицо у нее снова было опустошенное.

– Простите, но я должна понять. Он иногда бывает груб, вы, должно быть, это заметили, но в то же время он такой деликатный… Какой вы подарок для него? Подарок разрыва, прощальный подарок или подарок-эстафета?

– Подарок-эстафета, конечно.

Ответ сорвался с моих губ сам собой, лицемерный и искренний одновременно. Забавная формулировка. Вроде промежуточного займа, который банк предоставляет на покупку нового жилья, когда старое еще не продано.

– Как он мог попросить вас о таком?

Я развел руками: не знаю. А через три секунды слукавил, добавив, что у него, надо думать, были свои резоны и что на него можно положиться.

– Простить себе не могу, что поставила вас в такое положение. Мне стыдно.

– Не надо, – ответил я. Ничего умнее в голову не пришло.

– Вы славный.

Полина по-прежнему сидела на столе среди моих книг, закинув ногу на ногу с таким невинным видом, будто ей и невдомек, что я сейчас грохнусь в обморок, представляя себе, что под юбкой она голая. Мелькнула мысль о справедливости поговорки «Близок локоть, да не укусишь»…

– Но мне очень жаль, если вы, со своей стороны, могли подумать, что…

Она не договорила – просто повела плечами. Я вдруг понял, как смешны мои потуги. Это был даже не удар по самолюбию. Просто холодный душ.

– Я и правда не очень хороший подарок. Оказался под рукой, только и всего.

Уголки ее губ дрогнули. В глазах промелькнула тень. Замешательство. Сомнение. Начало дилеммы. Надо же, каким я могу быть психологом, когда действую спонтанно.

– Я не то хотела сказать, Куинси, – запинаясь, проговорила она. – Я даже польщена. Мы оба вами восхищаемся, мы наверняка чувствовали одно и то же, читая вашу книгу, но все же просить вас о… А о чем он, собственно, попросил?

– Он меня ни о чем не просил.

– Что же тогда было у него на уме?

Я решил рискнуть и сыграть честно. Передать как можно точнее, что я почувствовал, когда он протер мне шею пропитанной одеколоном салфеткой.

– Может, он подумал, что при случае…

Я медлил. Произнести эти слова оказалось непросто.

– При случае?

– Может быть, ему захотелось заняться с вами любовью, так сказать, по доверенности.

Полина не отвела взгляда. Уточнила бесцветным голосом:

– С его запахом.

Она протяжно вздохнула и спросила – нет, скорее полюбопытствовала, словно я был всего лишь их наперсником:

– И он думает, что я соглашусь?

Я предпочел не ручаться за другого. Развел руками и поднял брови, давая Полине понять, что я в ее распоряжении и ничего не жду взамен. Я – подарок, который можно вообще не распаковывать, я не обижусь. Не знаю, насколько ясно я передал все это мимикой, но Полину, судя по всему, моя реакция успокоила. Она заправила блузку в юбку, скрыв вид на бюстгальтер.

– Ну а вообще, как вы с ним поговорили? Что он сказал про вашу книгу?

Застигнутый врасплох, я передал два-три его комплимента. Сказал, что он узнал себя.

– В чем? В том, как вы толкаете женщину, которая вас любит, на измену?

Ее голос снова был полон горечи. Глупо, что я позволил увлечь себя на это минное поле.

– Не я, – поправил я. – Мой герой. Я пишу «я», но я…

– Это ничего не меняет. Он узнал себя в добровольном лузере. В земляном черве, кончающем жизнь самоубийством.

Я поморщился, задетый этим упрощенным подходом. Была ведь в моей книге и надежда. Или хотя бы искупление. Но действительность играла против меня. Вдыхая запах своего мужчины, исходивший от моей кожи при малейшем движении, абстрагироваться было трудно.