Джон Бойн - Мальчик на вершине горы

– Сколько?

– Полдюжины.

Она кивнула и начала отсчитывать, а Петер оперся на прилавок, изображая непринужденность.

– Ты не мог бы не касаться стекла? – попросила Катарина. – А то я тут буквально пару минут назад протерла.

– Да, конечно, прости. – Он выпрямился. – Но, знаешь, руки у меня всегда чистые. Ведь я не кто-нибудь, а важный представитель «Гитлерюгенд». К личной гигиене у нас требования очень высокие.

– Постой-ка. – Катарина перестала отсчитывать перья и уставилась на него так, словно он принес ей благую весть. – Ты состоишь в «Гитлерюгенд»? Правда?

– Ну да, – недоуменно ответил он. – Ты каждый день видишь меня в школе в форме.

– Ой, Петер, – вздохнула она, качая головой.

– Но ты же знаешь, что я давным-давно в «Гитлерюгенд»! – вскричал он с досадой.

– Петер, – Катарина широко развела руками, показывая великое множество ручек и баночек в шкафу со стеклянными дверцами, – ты, кажется, просил чернила?

– Чернила?

– Да, ты говорил, что тебе нужны чернила.

– Ах да, конечно, – опомнился Петер. – Шесть баночек, пожалуйста.

– Какого цвета?

– Четыре черных и две красных.

Над дверью звякнул колокольчик; Петер обернулся. Вошел мужчина с тремя большими коробками. Катарина расписалась за товар, причем с посторонним мужчиной разговаривала намного дружелюбнее, чем с человеком, хорошо ей знакомым.

– Новые перья? – поинтересовался Петер, когда они снова остались одни, отчаянно пытаясь поддержать разговор. Оказывалось, что разговоры с девочками – наука сложная, куда сложнее, чем он думал.

– И бумага. И прочее.

– А нет никого, кто мог бы вам с этим помогать? – спросил он, наблюдая, как она относит коробки в угол и аккуратно составляет их там в стопку.

– Раньше был, точнее, была, – спокойно ответила Катарина, глядя ему прямо в глаза. – Когда-то у нас работала одна очень милая дама, ее звали Рут. Почти двадцать лет работала, если точно. Она была мне как вторая мать. Но ее с нами больше нет.

– Нет? – переспросил Петер. У него возникло чувство, будто его заманивают в ловушку. – А почему, что с ней случилось?

– Как знать? – сказала Катарина. – Ее забрали. И ее мужа тоже. И троих детей. И жену ее сына. И их двух деток. И с тех пор мы о них ничего не слышали. Рут любила авторучки с тонкими мягкими перьями. Но, если вдуматься, она была женщина изысканная, с хорошим вкусом. В отличие от некоторых.

Петер отвернулся к окну. Его бесило, что она обращается с ним так пренебрежительно, но и тянуло к ней неудержимо. В классе перед ним сидел один парень, Франц, и он недавно начал дружить с Гретхен Баффрил; всю прошлую неделю народ так и гудел про то, что они целовались на большой перемене. А Мартин Рензинг с месяц назад пригласил Ленье Халле на свадьбу своей старшей сестры, и по школе ходила фотография, где они под конец празднества танцуют и держатся за руки. Спрашивается, как Францу и Мартину это удалось и зачем Катарина все усложняет? Даже сейчас, глядя в окно, Петер видел незнакомых мальчика и девочку примерно их с Катариной возраста, они шли рядом и над чем-то смеялись. Мальчик присел на корточки и, чтобы позабавить подругу, изображал обезьяну, девочка хохотала. Чувствовалось, что им легко друг с другом. Петер не мог и представить, каково это, и его взяла досада.

– Евреи. – Он будто выплюнул это слово, обернувшись к Катарине. – В смысле, ваша Рут и ее семейка. Евреи, да?

– Да, – ответила Катарина, наклоняясь вперед. Верхняя пуговица на ее блузке почти расстегнулась, и Петер понял, что готов стоять и смотреть на это бесконечно, призывая легкий ветерок, который распахнул бы блузку, а весь мир вокруг пусть замрет в безмолвии и неподвижности.

– Ты хочешь побывать в Бергхофе? – спросил он чуть погодя, поднимая глаза и стараясь не помнить о ее грубости.

Она уставилась на него удивленно:

– Что?

– Я потому спрашиваю, что в эти выходные у нас праздник. День рождения фройляйн Браун, близкой подруги Фюрера. Приедет много важных людей. Вот я и подумал: вдруг тебе хочется ненадолго вырваться из повседневной рутины и взглянуть на это волнующее и грандиозное событие?

Катарина, вздернув бровь, усмехнулась.

– Нет, не думаю, – сказала она.

– Если дело в том, чтобы соблюсти приличия, то, разумеется, твой отец тоже может прийти, – добавил Петер.

– Нет, – повторила она. – Я просто не хочу, вот и все. Но спасибо за приглашение.

– Куда это может прийти твой отец? – Из задней комнаты появился герр Хольцманн, вытирая руки полотенцем, по которому расплывалось чернильное пятно в форме Италии. Он замер, увидев посетителя. В Берхтесгадене едва ли нашелся бы человек, не знающий, кто такой Петер.

– Добрый день. – Герр Хольцманн распрямил спину и выпятил грудь.

– Хайль Гитлер! – взревел Петер, щелкнув каблуками и отточенным движением вскинув руку.

Катарина испуганно вздрогнула и схватилась за сердце. Герр Хольцманн тоже отсалютовал, но отнюдь не так мастерски.

– Вот, возьми твои чернила и перья. – Катарина протянула Петеру сверток, и он отсчитал деньги. – До свидания.

– Так куда может пойти твой отец? – еще раз поинтересовался герр Хольцманн, вставая рядом с дочерью.

– Обершарфюрер Фишер, – вздохнув, ответила Катарина, – приглашает меня, точнее, нас, в эти выходные в Бергхоф на праздник. На день рождения.

– День рождения Фюрера? – Ее отец хищно распахнул глаза.

– Нет, – сказал Петер. – Его подруги. Фройляйн Браун.

– Но мы почли бы за честь! – вскричал герр Хольцманн.

– Ты , конечно, почел бы, – отозвалась Катарина. – У тебя ведь своей головы на плечах давно нет.

– Катарина! – одернул он и сурово посмотрел на дочь, а потом повернулся к Петеру: – Вы должны простить мою девочку, обершарфюрер. Она сначала говорит, а уж потом думает.

– Но я хотя бы думаю , – парировала та. – В отличие от тебя. Когда ты в последний раз высказывал собственное мнение по какому-нибудь вопросу, собственное, а не навязанное этими…

– Катарина! – багровея, рявкнул он. – Веди себя уважительно либо отправляйся в свою комнату! Простите, обершарфюрер, у моей дочери трудный возраст.

– Мы с ним одного возраста, – буркнула Катарина, и Петер с удивлением заметил, что она вся дрожит.

– Мы будем очень рады прийти, – сказал герр Хольцманн, наклоняя голову в знак благодарности.

– Папа, мы не можем. У нас магазин. Покупатели. И ты знаешь мое отношение к…

– Забудь ты о магазине, – ее отец повысил голос, – и о покупателях. Вообще обо всем забудь. Катарина, обершарфюрер оказал нам великую честь. – Он снова посмотрел на Петера: – В какое время явиться?

– В любое время после четырех, – ответил Петер несколько разочарованно: он надеялся, что герр Хольцманн откажется. Он бы предпочел видеть Катарину одну.