Лори Спилман - Слова, которые мы не сказали

Я опускаю голову и закрываю лицо руками.

– Чем сильнее он любил тебя, тем яростнее ты сопротивлялась.

Мне знакомо это. То же самое сейчас происходит между мной и Эбби. Малыш Трейси начинает ворочаться, и она поднимается.

– Да, мой милый, уже идем домой. Нам пора кушать. Анна, ты можешь подождать маму у меня. Она вернется к трем.

Вытираю нос рукой и качаю головой.

– Спасибо.

Трейси переминается с ноги на ногу, словно ей неловко уйти и оставить меня одну.

– Ну что ж. Рада была тебя видеть, Анна.

– И я.

Я смотрю, как она медленно идет к небольшому домику, где когда-то жили ее родители.

– Трейси!

Она оборачивается.

– Прошу тебя, не говори маме, что я была здесь.

Она смотрит на меня, прикрываясь рукой от выплывшего из-за облаков солнца.

– А ты приедешь снова?

– Думаю, да. Только не сегодня.

Трейси молчит, по лицу ее видно, что она раздумывает, высказать ли мне все, что у нее на душе. И все же она решается.

– Знаешь, Анна, просить прощения кажется тяжело, пока не сделаешь это. Потом понимаешь, что это самое простое на свете.

Мне удается дождаться, пока Трейси скроется из вида, и только тогда я даю волю слезам. Она тоже думает, что извиняться должна я. Но я-то уверена, что права.

Я провожу во дворе дома еще около получаса, прокручивая в голове разговор с Трейси, вспоминаю, как она пересказывала произошедшее в нашем детстве, и сопоставляю со своими воспоминаниями о том, как вела себя в те годы.

«Не надо слишком много думать», – всегда советовал мне отец. Он повторял это несколько раз и после возвращения из Мичигана. Тогда я замкнулась в себе, скучала по маме. Знаете, почему зеркало заднего вида такое маленькое? Мы не любим оглядываться назад и вспоминать прошлое.

Осматривая двор, я замечаю поодаль что-то знакомое. Воспоминания мгновенно уносят меня в прошлое. Этого просто не может быть. Встаю и делаю несколько шагов. Передо мной старое гимнастическое бревно. Протягиваю руку и стряхиваю с него снег. Да, это оно.

Боб натирал его куском синей замши. Он сделал его для меня своими руками в первую неделю, когда увидел, с каким интересом я смотрю выступления гимнасток по телевизору. Он несколько дней шлифовал и красил его, а потом установил на опоры из оцинкованной стали.

– Ну-ка, попробуй, сестренка, – сказал он, демонстрируя мне подарок. – Но будь аккуратна, если не хочешь сломать шею.

Я решила тогда, что ни за что не залезу на это чертово бревно.

– Оно должно быть на высоте четыре фута от земли, а не два, – проворчала я.

Порыв ветра бросает мне в лицо горсть снежинок. Со мной ведь ничего не случится, если я разок пройду по бревну? Возможно, это дарует облегчение, чуть сгладит вину. Ставлю на бревно правую ногу, и она мгновенно соскальзывает. От неожиданности я теряю равновесие и падаю на бок. Перекатываюсь на спину и смотрю на небо. Над головой кружатся и плывут куда-то в сторону облака. Я смотрю и думаю, как было бы хорошо уплыть с ними в прошлое. Все то, в чем я была уверена последние двадцать один год, теперь вызывает вопросы. И та миссия, с которой я сюда приехала, начинает видеться мне в другом свете.

В субботу утром я первым делом еду к Дороти. Я должна ее увидеть и сказать, что все делала неправильно и не уверена, что мне нужно за что-то прощать маму. На крыльце сталкиваюсь с Джейд и ее сестрой Натали.

– Привет! Что вы здесь делаете? – К сожалению, я поздно понимаю, что они здесь из-за отца.

– Ищем место для папы, – объясняет Натали.

Джейд пожимает плечами.

– Мы вчера получили результат ПЭТ. Химиотерапия ему не поможет.

– Мне так жаль. – Я кладу руку ей на плечо. – Я могу чем-то помочь? Может, что-то сделать для вашей мамы?

– Молись за них. – Джейд качает головой. – Ты не представляешь, что сказал мне папа, когда я везла его домой после обследования. Он спросил: «Джейд, в день твоего шестнадцатилетия Эрика Уильямс пила алкоголь?»

Я вздыхаю.

– Он никак не может забыть ту вечеринку. Ты наконец призналась?

– Я хотела. Правда. Но не смогла. – Она смотрит виновато. – Я посмотрела ему в глаза и ответила: «Нет, папочка». – Она переводит взгляд с меня на Натали, потом обратно. – Он так гордится своими девочками, как я могу расстроить его сейчас, когда…

Натали обнимает сестру. «Он умирает», – заканчивает каждый из нас про себя.

Джейд смотрит на меня и пытается улыбнуться.

– Как дела в Чикаго?

Мне приходится на несколько секунд задуматься. Ах да. Собеседование. Я так занята мыслями о маме, Бобе и Мичигане, что основная цель поездки совершенно вылетела из головы.

– Мне кажется, все хорошо. В понедельник расскажу подробно.

– Ты не говорила Клаудии о встрече?

– Нет, только тебе. Все остальные думают, что я улетела отдохнуть на пару дней. А почему ты спрашиваешь?

– Просто она уже знает. Она сидела у меня на гриме, и кто-то бросил фразу о том, что в Чикаго снег и метель. Клаудия сказала: «Надеюсь, наша Анна там не замерзнет».

– Странно. Я ей ничего не говорила.

– Будь осторожна. Эта змея ничего не забывает.

Я нахожу Дороти в гостиной. Она сидит за роялем и наигрывает песню «Мой мальчик Дэнни». Тихонько встаю рядом. Я слышала эту песню много раз, но сегодня меня особенно трогают слова матери, которая провожает сына и просит его скорее вернуться.

– Браво! – хлопаю я в ладоши.

Дороти поворачивается на стуле.

– Анна, дорогая!

– Здравствуй, Дороти. – Голос мой дрожит, и мне становится не по себе. Что со мной происходит? Неужели я никак не могу прийти в себя после Мичигана? Возможно, это все из-за разницы во времени.

– Маки, – говорю я и вкладываю ей в руку букет. Внезапно я вспоминаю цветы в мамином саду. Она всегда сравнивала их цвета с фруктами.

– Они цвета персиков из Джорджии, – добавляю я.

Дороти осторожно прикасается кончиками пальцев к лепесткам.

– Очень красивые. Спасибо, милая. А теперь садись и рассказывай.

Мы перемещаемся на диван, садимся бок о бок, и я поправляю прядь выбившихся из ее прически волос.

– Сначала ты расскажи мне о Патрике Салливане.

Дороти розовеет.

– Он настоящий джентльмен. И всегда таким был.

Мне хочется напомнить ей, что он украл ее очерк, чтобы поехать за границу, но лучше промолчать. Она так счастлива.

– Вам удалось возродить былые чувства? – шутливо спрашиваю я. – Во второй раз все по-другому?

Дороти стягивает на груди кардиган.

– Не говори глупости. Не думаю, что он будет в восторге от моего вида.

Конечно, она думает сейчас о мастэктомии. Даже в семьдесят шесть женщину пугает разочарование. Я беру ее за руку.