Лори Спилман - Слова, которые мы не сказали

Меняю деловое платье на легинсы и мягкие туфли без каблука. Воздух наполнен ароматами свежеиспеченного хлеба и цветущей магнолии. Я иду по Парковому кварталу к дому своей подруги Дороти Руссо. До того как четыре месяца назад переехать сюда, она была моей соседкой в доме «Эванджелин» на Сент-Чарльз-авеню. Я перебегаю Джефферсон-стрит и иду прямо, любуясь оранжевым гибискусом, цветами канны и наперстянки.

Несмотря на окружающую меня красоту, я думаю то о Майкле и его безразличии, то о предстоящей работе, что, кажется, становится сейчас самым важным, а иногда о Фионе Ноулс и Камне прощения, который ей отправила.

К старому кирпичному дому я подхожу уже в четвертом часу. Поднявшись по металлическому пандусу, приветствую сидящих на крыльце Марту и Джоан:

– Добрый день, милые леди! – и вручаю каждой по ветке магнолии.

Дороти переехала в Парковый квартал, когда дегенерация желтого пятна глаза лишила ее независимости. Сын подруги живет в девяти тысячах миль от Нового Орлеана, и я оказалась единственной, кто помог ей найти новое жилье, где три раза в день ей подают еду и готовы прийти на помощь при каждом нажатии сигнальной кнопки. В свои семьдесят шесть Дороти порой ведет себя как новоприбывший жилец студенческого кампуса.

Войдя в вестибюль, я прохожу мимо стойки с гостевой книгой. Я бываю здесь так часто, что меня все знают. Дороти я нахожу во дворике сидящей в плетеном кресле с парой старомодных наушников на голове. Голова опущена на грудь, глаза закрыты. Кладу руку ей на плечо, и она вздрагивает.

– Привет, Дороти, это я.

Подруга снимает наушники, выключает плеер и встает. Она высокая и стройная, белый узел волос контрастирует с оливкового цвета кожей. Несмотря на проблемы со зрением, она каждый день делает макияж. «Чтобы поберечь тех, кто видит», – шутит она. Но и без косметики Дороти остается самой красивой женщиной из всех, кого я знаю.

– Анна, дорогая! – Ее южная манера произносить слова тягучая и мягкая, как вкус карамельки. Она на ощупь находит мою руку и тянет меня в свои объятия. В душе возникает знакомая ноющая боль. Я вдыхаю аромат духов «Шанель» и чувствую, как ладонь подруги выписывает круги на моей спине. Это объятия матери, не имеющей дочери, и дочери, оставшейся без матери. Они всегда волнуют.

Дороти несколько раз резко втягивает воздух.

– Магнолия?

– Ну у тебя и нюх, – улыбаюсь я и протягиваю букет. – А еще я принесла буханку моего хлеба с корицей.

Дороти хлопает в ладоши:

– Мой любимый! Вы меня балуете, Анна Мария.

Не могу сдержать улыбки. Мне кажется, так назвала бы меня в этот момент мама – Анна Мария.

Подруга вскидывает голову.

– Что привело тебя сюда в среду? Разве ты не должна сейчас прихорашиваться перед свиданием?

– Майкл вечером занят.

– Вот как? Тогда садись и рассказывай.

Я улыбаюсь манере Дороти и плюхаюсь на кушетку напротив, так чтобы видеть ее лицо. Она подается вперед и берет мою руку в свои ладони.

– Рассказывай.

Какой щедрый подарок судьбы – иметь подругу, которая знает, когда мне надо излить кому-то душу. Я выкладываю ей все, и о письме мистера Питерса, и о разговоре с Майклом и его восторженной реакции.

– Майя Энджело говорила: «Никогда не возлагайте все надежды на того, кому должны предоставить лишь право выбора». Впрочем, ты можешь напомнить мне о моих ошибках.

– Что ты, я тебя внимательно слушаю. Знаешь, я чувствую себя такой глупой. Я потратила два года на мечты о том, что стану его женой, а, скорее всего, у него даже в мыслях этого не было.

– Знаешь, я давно приучила себя открыто говорить о том, чего хочу. Разумеется, это не вполне романтично, но честно, ведь порой мужчины ведут себя как болваны, они часто не понимают наши намеки. Ты сказала Майклу, что его реакция тебя расстроила?

– Нет, – качаю я головой. – У меня было ощущение, что я попала в западню. Сразу отправила ответ на письмо Питерса. Как еще я должна была поступить? Разве у меня есть выбор?

– Выбор есть всегда, Анна. Запомни, и никогда не забывай об этом. Право выбора – наивысшее право.

– Хорошо, я могла бы сказать Майклу, что отказываюсь от уникального предложения только по одной причине: надеюсь, что мы когда-нибудь станем семьей. Так? И что бы я получила? Подтолкнула Майкла к желанию сбежать от меня навсегда?

Словно стараясь успокоить, Дороти гладит меня по руке, а потом выпрямляется.

– Ты гордишься мной? Я ведь даже ни разу не упомянула имя своего сына.

Не могу сдержать смех.

– До этого мгновения.

– У Майкла были основания так себя повести. Возможно, он страдает из-за того, что ты переезжаешь в тот же город, где живет твой бывший.

– Если и так, я никогда об этом не узнаю, – пожимаю я плечами. – Он ничего не спросил о Джеке.

– А ты собираешься с ним встретиться?

– С Джеком? Нет, конечно. Нет! – Достаю из сумки мешочек с камнями. Мне хочется сменить тему и не обсуждать Джека с его же матерью.

– У меня еще кое-что для тебя есть. – Кладу ей на ладонь бархатный мешочек. – Это Камни прощения. Ты о них слышала?

Лицо Дороти светлеет.

– Разумеется. Начало всему положила Фиона Ноулс. На прошлой неделе она выступала по радио NPR. Ты знаешь, что она написала книгу? А в апреле приедет в Новый Орлеан.

– Да, я слышала. Вообще-то я училась с ней в школе.

– Ты никогда мне не говорила!

Рассказываю Дороти о полученных камнях и письме Фионы.

– Бог мой! Так ты одна из тех тридцати пяти? А я впервые об этом слышу.

Я отворачиваюсь и оглядываю дворик. Мистер Уилтшир сидит в инвалидном кресле под кроной огромного дуба, а Лиззи, любимица Дороти, читает ему стихи.

– Я не думала ей отвечать. Разве можно двумя камушками заставить простить два года издевательств?

Дороти молчит, но мне кажется, она считает, что можно.

– Ладно. Мне надо написать свои предложения, и я выбрала историю Фионы. Она сейчас популярна, а тот факт, что я среди тридцати пяти избранных, придает всему личностную окраску. Это должно вызвать зрительский интерес.

Дороти кивает.

– Поэтому ты отправила ей камушек?

Я опускаю глаза.

– Да. Не буду отрицать. У меня были скрытые мотивы.

– Все дело в предложении работы. А они захотят это снимать?

– Не думаю. Скорее, это тест на мою профпригодность. И мне хочется их поразить. Даже если я не получу работу в Чикаго, могу использовать эту идею здесь, если, конечно, Стюарт согласится. По теории Фионы, я должна добавить еще камушек в мешочек и отправить тому, кого обидела я. – Я кладу светлый камешек, полученный от Фионы, в бархатный мешочек и добавляю еще один. – Что я и делаю. И прибавляю свои искренние извинения. Прости меня, Дороти.

– Я? За что?

– Да, ты. – Вкладываю мешочек ей в руку. – Я знаю, как ты любила наш дом «Эванджелин», прости, что не могла заботиться о тебе так, чтобы ты могла остаться. Следовало бы нанять помощницу…