Манучер Парвин - Из серого. Концерт для нейронов и синапсов

Жизнь эмигранта изначально представляет собой очень болезненный переход, подобный трудному рождению. Затем она превращается в хронический перевод – дело не только в переводе на язык, а в переводе мышления и поведения. Ваш мозг запрограммирован определённым образом, и затем, внезапно, из-за трансатлантического перелёта, он должен быть перепрограммирован – причём когда поблизости нет никакого специалиста по компьютерам, чтобы рассказать вам, как это делать. Какие-то нейроны должны изменить полярность, словно они биполярные. Человек должен приобрести новую внешнюю личность , чтобы сохранить внутреннюю самобытность .

Элизабет так нравился мой акцент, что она обычно его копировала перед своими друзьями – чтобы показать, какого прихватила забавного иностранного парня. Тогда я был первокурсником, новичком в истинном смысле этого слова, мой разговорный английский мог бы заставить американских индейцев гордиться своим испанским при первой встрече с Христофором Колумбом. У меня было ощущение, что люди говорят на английском, держа во рту горячую картофелину. Элизабет помогла мне с английским.

Она заменила то, что я потерял, – семью, друзей, дом, и она стала тем, кого у меня никогда не было, – моей любовницей.

О да! Через несколько дней мы уже занимались любовью днём и ночью, как только появлялась возможность, как ненасытные обезьяны в древние времена! В те годы категорически запрещалось лицам не того пола находиться не в том студенческом общежитии. Поэтому мы занимались любовью в её машине, в лесах и полях, даже в пустых кинотеатрах. Половой акт был для меня в новинку. Я никак не мог насытиться. Тем временем мне предстояло много о нём узнать. Она научила меня, как доставлять ей удовольствие. Мне не нужно было говорить ей, как доставить удовольствие мне. Моя радость была бесконечной. Я находился в постоянном возбуждении.

Всё, что она делала, было мне в новинку, это было приятно, а иногда бывало и пыткой. Её ласковые слова, её волшебные прикосновения, её шелковистая кожа, её взрывные крики – всё это было божественным. Даже наши заплывы наперегонки доставляли мне огромное удовольствие, хотя я никак не мог её обогнать, ну, только если она давала мне фору в несколько ярдов [12]в пятидесятиярдовом бассейне. Она хорошо плавала. На какое-то время я забыл, зачем моя семья отправила меня в Америку, и, как и следовало ожидать, это отразилось на успеваемости.

Элизабет была моей первой любовью, но, к счастью или нет, я не был её первой любовью. Однажды в октябре, после занятий любовью на куче листьев, царапавших наши тела, она призналась мне в отношениях со студентом-медиком в своём родном городе. Он был на шесть лет её старше.

– Ты всё ещё любишь его? – спросил я, не желая знать ответ.

– Я всегда была для него ребёнком.

– Для меня ты – женщина, – ответил я.

– О, я опаздываю на плавание, моим друзьям это не понравится, – она сменила тему, а затем убежала, помахав мне и отправив воздушный поцелуй.

После нескольких недель медового месяца с Элизабет в нашем саду блаженства, когда мне не требовалось никуда ехать, даже к Ниагарскому водопаду для получения новых сильных впечатлений, я получил травму во время игры в футбол. Мышца на икре порвалась так, словно это была обёрточная бумага. Мне сделали операцию, но занесли инфекцию, и я несколько дней провёл в больнице. Затем я передвигался на костылях несколько недель. Если вкратце, я был не в форме – во всех планах.

Элизабет отправилась домой на День Благодарения, и целую неделю я был не только самым одиноким парнем на Земле, но и самым страдающим от неудовлетворённого желания. Каждый день ожидания её возвращения для меня был хуже, чем целый месяц Рамадан, – это был пост, воздержание от того, чего вы больше всего хотите. Затем она вернулась, но после возвращения стала другой. Она уклонялась от секса со мной. То она плохо себя чувствовала. То слишком устала. Ей сдавать зачёт на следующий день. Всегда что-то находилось. А затем, когда у нас всё-таки случился секс, всё было не так. Наши поцелуи напоминали поцелуи незнакомых людей, которые притворяются близкими друг другу. Наши поцелуи были непонятными и странными, напоминая восприятие происходящего эмигрантом в чужой для него стране.

В результате женщины стали для меня ещё более таинственными. Точно так же, как небытиё целую вечность ждало момента взрыва, после чего превратилось в бытиё, я ждал второй искры между Элизабет и мной. Я ждал её любви, как пустыня Сонора [13]ждёт дождя. Я не хотел её оскорбить, будучи слишком любопытным или слишком требовательным.

Говорят, что более 96 процентов Вселенной состоит из тёмной материи или тёмной энергии. Я думаю, что то же самое относится и к человеческому разуму. Мы видим, чувствуем или знаем только крошечную часть – ту часть, которая недостижимо сияет, подобно ключам, упавшим сквозь решётку канализации.

Элизабет никогда мне особо о себе не рассказывала. Я знал только то, что видел, ощущал, касался или пробовал. Когда вы одурманены первой любовью, вы не задаёте много вопросов. Вы остаётесь блаженно потерянными в раю радости и похоти.

Я должен был поехать в гости к её семье на Рождество, но этого не произошло, и Элизабет не вернулась после зимних каникул. В феврале я получил от неё письмо. Она писала, что перевелась в государственный университет рядом с домом. Она собиралась выйти замуж за студента-медика, про которого мне рассказывала. И она всегда будет меня помнить.

Второе письмо пришло в марте.

«Я знаю, что должна дать тебе более подробные объяснения. Слишком многое было против нас: не только религия, но и культура, язык и родители. Наша страсть, независимо от того, какой сильной и красивой она была, никогда не смогла бы привести туда, куда предначертано Богом или запланировано обществом, – к браку, семье и счастью. Ребёнок, рождённый от мусульманина из Ирана и американки-католички, не смог бы получить должного воспитания, которого он или она заслуживает».

Уже тогда я подозревал – и подозреваю сейчас, – что Элизабет заставила задуматься не моя религия, а как раз отсутствие у меня религиозности. Она очень расстроилась, когда я заявил ей, что священные книги – это детские рассказы, придуманные для взрослых. Меня до сих пор поражает, как противоречащая фактам догма извращает и фальсифицирует реальность и рациональность, ставя людей и динозавров рядом в одну и ту же эпоху! Как последователи почти любой религии, независимо от того, какими странными их поверья кажутся другим, верят, что их религия – истинная или самая главная. И ещё больше я удивляюсь тому, как отдельные люди настраивают догму, чтобы соответствовала их потребностям, а не подстраиваются под догму. Они также комбинируют христианство и буддизм, или социализм, или йогу, или йогурт – или что там у них ещё есть!