Манучер Парвин - Из серого. Концерт для нейронов и синапсов

Ванда Диаз игриво поворачивается ко мне со сложенными на груди руками, поза у неё впечатляющая.

– А почему вы предположили, что стол женского рода, доктор Пируз? – спрашивает она.

Я поворачиваю на неё глаза и обращаю внимание, что её стул стоит на фут ближе к стулу Брэдли Уилкинсона, чем к стулу Эндрю Эшкрофта. Я также замечаю, что Эндрю хмурится и ёрзает. Он много курит, и Ванда на протяжении многих месяцев помогает ему урезать количество выкуриваемых сигарет. Теперь кажется, что он страдает от другого пагубного пристрастия. Это называется любовью.

– Я прошу объяснения, доктор Пируз. Пожалуйста! – говорит Ванда и заставляет меня проснуться.

– О, простите; я немного размечтался. Если вы не заметили, то моё пагубное пристрастие – это мечтания. Хорошо. Хотя у стола есть определённые формы, – я многозначительно смотрю на Ванду, – исследование пола не представляется возможным, – признаю я.

Все смеются. Запрограммированный ЗЗ смеётся громче всех.

– Во французском стол женского рода, – вставляет доктор Пфайффер и поводит бровями, в этот момент напоминая Граучо Маркса [32]. – А французы-то должны знать.

То, что этот тихий, серьёзный человек включился в подобное обсуждение, сигнализирует о том, что сегодняшняя встреча будет ещё более неформальной, чем предыдущие. Ванда делает феминистский залп, чтобы дать нам знать: её вопрос ко мне был серьёзным.

– Во французском слово «жертва» тоже женского рода, – говорит она.

Доктор Х использует этот неприятный момент, чтобы вернуть семинар в нужное русло.

– В любом случае, – говорит он, – небольшая доза изменяющего сознание наркотика может быть как раз тем, что нужно физику для обнаружения альтернативной версии Вселенной, и/или тем, что нужно неврологу для того, чтобы испытать изменённое состояние сознания. Странные вещи довольно часто случаются с блестящими разумами, странные вещи всё время происходят с изменённым наркотиками сознанием. Но что испытывают после приёма, например, ЛСД – нечто причудливое или открывающуюся истину? Откуда мы точно знаем о таком опыте? От того, кто это испытал? В конце концов восприятие – это не магия. Это электробиохимия. Когда-то заявления о том, что Земля круглая, считали неортодоксальными, даже еретическими. Непроверенная теория относительности Эйнштейна изначально была субъективным опытом одного человека.

Основываясь на своих исследованиях опыта употребления наркотиков, Сангиа построил альтернативные пространственно-временные формы, которые не соответствуют основному представлению пространства и времени по Эйнштейну в современной физике. Например, он считает, что ментально можно существовать в двухмерном пространстве с остановившимся временем. Это отражает опыт употребления галлюциногенных грибов, или галлюциногенного наркотика псилосина, или тех, кто страдает от психоза. Изменённое сознание может представлять наблюдателю другую реальность. Кажется, что суфии и дзен-буддисты изменяют состояния сознания без наркотиков. Ортодоксальная наука тоже субъективна, поскольку экспериментатор полагается на восприятие, чтобы наблюдать, и на разум, чтобы интерпретировать результаты. Таким образом, если наш ментальный опыт является источником информации, то следует брать в расчёт более одной реальности.

– Разве это не стимулируемая кислотой наука? – протестует Эндрю Эшкрофт.

– Ну, Сангиа – это достойный уважения астрофизик, – отвечает доктор Х. – Он является членом Словацкой Академии Наук в Братиславе. Обычно наука основывается на так называемых доказательствах «третьего лица», или доказательствах, представленных и другими лицами. Она не основывается на том, во что верит один индивидуум, или на опыте одного человека, а на повторном тестировании или наблюдениях многих людей. Но Сангиа утверждает, что мы также должны рассматривать и «опыт первого лица» – неповторяющийся опыт одного человека, и ставить его на тот же уровень, что и повторные наблюдения многих людей – обычную науку. Теория относительности Эйнштейна вначале тоже существовала как теория «первоиспытателя», поскольку изначально другим было трудно её понять или опровергнуть, тестируя…

– …На каком уровне наркотики оказывают влияние на мозг: биологическом, молекулярном, атомном или субатомном? – перебивает доктор Пфайффер.

– Пока никто не знает, – спокойно отвечает доктор Х и продолжает. – Какой смысл дискутировать о субъективности, если не развивать её? Также помните, что сознание уникально – оно специфично в случае каждого человека. Магия науки «третьего лица», или обычной науки, в том, что она сводит нас вместе, и мы соглашаемся. Почти все мы сейчас соглашаемся, что Земля круглая, за исключением небольшого количества фундаменталистов и бушменов…

– …Догмы затуманивают мозг верующих и заставляют их верить, что они живут в другом мире, а не в том, в котором они фактически живут, – в мире, где случаются чудеса и нарушаются законы физики. Представьте реальность без эволюции, где все существа остаются в неизменённом виде с самого начала до конца времён. Догмы разделяют нас, заставляя верить в странные и различные сказки об одних и тех же вещах – реальности, генезисе и так далее, – перебивает доктор Пфайффер.

– Сознание полагается на восприятие и воспоминания; это мы знаем, – продолжает доктор Х. – Некоторые наркотики меняют сознание и усиливают чувство реальности и увеличивают творческие способности – по крайней мере, временно. Мы должны узнать больше о том, как группы нейронов взаимодействуют, и узнать больше о нейронах на молекулярном, атомном и квантовом уровнях, чтобы узнать больше о сознании. Мозги должны узнать больше о мозге ради мозга!

Доктор Х обводит нас всех взглядом и говорит:

– Сегодня я касался трёх вопросов. Первый: что такое сознание? Я не уверен, что знаю все его свойства, чтобы точно его определить. Второй: возможно ли, чтобы машина когда-нибудь получила биологическое сознание – стала осознавать себя? Не уверен. Третий: как существование сознания можно проверить или как можно измерить самосознание? Никак!

Доктор Х откидывается на спинку стула, потом сплетает пальцы за головой и опускает на них голову.

– Доктор Рутковский, не хотите ли продолжить с этого момента?

Доктор Васвани протестует с улыбкой.

– Не так быстро, доктор Х! Я считаю, что мы – сознательные, а как насчёт этих шимпанзе у вас на постере?

Доктор Х внимательно осматривает шимпанзе, словно они реальные.

– Я только могу выразить своё мнение. Обезьяны должны искать еду, избегать хищников и заниматься сексом. Они игривые, озорные, непостоянные и практичные, когда им это требуется. Они изготовляют и используют инструменты, строят гнёзда и дома, общаются друг с другом, организуют разнообразные социальные порядки и даже выполняют придуманные для них лабораторные задания – и таким образом демонстрируют предпосылки сознания. Я не думаю, что ими движет только эта бездумная машина, именуемая инстинктом. Представляют ли обезьяны восхитительный обед, когда голодны? Боятся ли атаки хищника, когда его нет в поле видимости? О чём мечтают обезьяны, какие им снятся сны, какие кошмары? Я видел, как они кажутся виноватыми, но это только моя личная гипотеза. Некоторые утверждают, что очевидное сознательное поведение не является доказательством фактического сознания, но поскольку преимуществом для выживания является сознание, то животные могли его развить в какой-то мере для выживания. Обезьяны думают? Вероятно, да. Они думают о мышлении? Вероятно, нет.