Сара Райнер - Другой день, другая ночь

– Удивительно, сколько перемен произошло в вашей жизни за сравнительно недолгий промежуток времени.

– Не хочу уезжать из своего дома – это единственное надежное место, – говорит Эбби.

– Наверное, оно дает вам и Каллуму чувство защищенности.

– Именно… Как он посмел пригласить туда Кару! – У Эбби пылают щеки.

– Вы имеете полное право сердиться.

– Я ревную, – признается Эбби.

– Даже если браку пришел конец, очень больно узнать, что человек, которого вы любили, кого-то нашел, – это усиливает тоску.

– Он много месяцев встречался с ней у меня за спиной!

– Значит, вы считаете, что вас предали?

– Да. Понимаю, мы договорились, что разведемся, но ложь – вот что выводит меня из себя. Я бы никогда так не поступила. Не говоря уже о том, что у меня просто не было времени крутить романы… – Задумавшись, она замолкает, и гнев проходит так же быстро, как нарастал. – Мне все-таки кажется, что я сама виновата… Я настолько была поглощена Каллумом… Как вы думаете?

Эбби поднимает глаза и по выражению лица Бет видит – она ей сочувствует. Как здорово, что Бет всегда на моей стороне, думает Эбби.

– В разрыве отношений очень редко виноват только один человек, а судя по тому, что вы мне рассказали, ответственность в вашем случае лежит не только на вас. Понимаете, укорять себя – не лучшее решение.

– Думаете, это неправильный образ мыслей? – спрашивает Эбби. – Мне кажется… В любом случае я больше не хочу его видеть. Из-за него я схожу с ума. – Эбби смеется. – В том, что я оказалась здесь, он тоже виноват.

Отказ Гленна заниматься с Каллумом, помогать по дому, вести переговоры с покупателями… Он эгоистичен, порой жесток. Не предпринял ни единой попытки меня поддержать. И в довершение всего спал в моей кровати. С Карой!

– Знаете, он мне отвратителен.

В голове полный сумбур: то плачу, то злюсь. Затем она напоминает себе вслух:

– Есть кое-что хорошее.

– Да?

– М-м. – Эбби на секунду задумывается. – Наверное, начало действовать лечение. В любом случае, как ни странно, паника прошла. Как только я узнала об интрижке Гленна, у меня словно пелена спала с глаз. Теперь я вижу гораздо лучше.

Из потрепанной сумки с бумагами Леона достает папку.

– Какой красивый у вас дом, – говорит она, прохаживаясь по гостиной.

Майкл прикрывает дверь, чтобы их было не слышно.

– Жена очень старается.

– Это заметно.

– Ее Крисси зовут.

– Хорошо, что ей не все равно.

По мнению Майкла, так и должно быть, и до него не доходит, что это важно. Даже тот факт, что жена собственноручно убрала обломки в саду за домом и спасла все, что могла, из его сарая, не имеет для него особого значения.

Леона смотрит на фото в серебристой рамке на каминной полочке.

– Это ваши дети?

– Да.

– Красивая парочка. Мальчик похож на вас.

Майкл не реагирует на комплимент.

– Как их зовут?

– Райан и Келли.

– Они тоже здесь живут?

– Сейчас нет. Учатся в университете.

Слава богу, думает Майкл. Не представляю, что бы я им сейчас сказал.

Леона подходит к стеллажу и наклоняет голову – разглядывает корешки компакт-дисков. Рост позволяет ей увидеть даже содержимое самой верхней полки.

– Некоторые вещи просто замечательные. – Она кивает. – Любили «новую волну», да?

– Панк.

Повисает тишина. Майкл чувствует, что ведет себя невежливо, но вдаваться в подробности он сейчас не способен. Каким образом люди умудряются поддерживать разговор? А у него все меньше и меньше слов в запасе.

– Можно? – спрашивает Леона, прежде чем присесть на обитый коричневым плюшем диван.

Майкл бурчит.

– Ну, как вам дома? Сегодня… кажется, уже четвертый день? – Леона открывает папку и снимает ручку с металлических скобок.

– Немного странно.

– В каком смысле?

– Как-то ненормально.

– Правда?

Из потаенного уголка души он вызывает воспоминание. Это трудно и неприятно, все равно, что распутывать клубок червей.

– Хотя раньше тоже было ненормально.

– То есть до того, как вы попали в Мореленд?

– По-моему, уже давно что-то шло не так.

Майклу трудно говорить целыми предложениями. Он начинает рассматривать ногти.

– Вы бы назвали это унынием?

– Не то чтобы уныние…

– Оцепенение?

Какую-то долю секунды он благодарен Леоне за помощь.

– Это скорее касается моих чувств по отношению к чему бы то ни было – даже к тому, что я раньше любил.

– Например, к музыке?

– Угу.

И к детям, думает он. Похоже, и к ним у меня не осталось никаких чувств.

– Значит, отстраненность?

– Все какое-то смутное и ненастоящее. – Он вытягивает вперед руку. – И будто на большом расстоянии от меня.

– По-моему, вы все еще в депрессии, Майкл. – Леона что-то пишет в папке. – А как вообще отношения между вами и Крисси?

– Нормально.

Если бы я мог испытывать хоть какие-то чувства к ней, думает он. Все равно какие, пусть даже злость.

– Здоровым людям иногда тяжело быть рядом с теми, кто в депрессии.

– Хотите сказать, что ей со мной тяжело?

– Я не утверждаю безоговорочно, просто такое случается.

– Но не так тяжело, как мне быть рядом с самим собой.

– Тут вы правы.

Еще один червь извивается у Майкла в уме и обращается в слова:

– Похоже, она считает, что мне нравится быть в депрессии.

– А вам не нравится. Понимаю.

– Она все время пытается помочь мне стать счастливым.

– Это хорошо.

– Ничего хорошего.

– Почему?

– Она включает музыку, которую я раньше слушал. «The Clash» или еще что-то…

Майкл умолкает. В ушах звучит композиция «Полицейские и воры», будто ее снова включили. Он вспоминает, как прошлым вечером Крисси постукивала кубиками льда в стакане с джином и тоником. «Эй, Микки, – сказала она и вставила диск в проигрыватель, – послушай-ка вот это…» Затем добавила звук и сходила в кухню за банкой пива для него. Майкл вспоминает, как подумал, что не хочет ни музыки, ни пива. Впрочем, он не проронил ни слова, просто стоял беспомощный посреди гостиной. «Я рада, что ты дома, – сказала Крисси и звякнула стаканом о банку. – Я скучала по тебе, любимый. Может, потанцуем?»

Она покачивала бедрами и улыбалась…

– А что вы? – спрашивает Леона.

Майкл пожимает плечами. Как объяснить это ужасное чувство, когда что-то, раньше приносившее удовольствие, теперь даже близко не трогает? Ничто не трогает в этой унылой, одинокой, никчемной дыре, в которой он обитает. За несколько дней после Мореленда он еще больше отдалился от людей.

– Мне хотелось, чтобы она ушла. Она выглядела нелепо, – наконец выдавливает он, замечает у ногтя сухую кожу и с силой дергает.

Леона смотрит на него с содроганием, затем говорит:

– Крисси не в депрессии. Возможно, на ее взгляд, в вас есть нечто, о чем вы просто забыли. Она хочет, чтобы вы вновь увидели очарование некоторых вещей и стали прежним.