Алексей Иванников - Расследование

А. уже разобрался с чаем: теперь он внимательно наблюдал за мной. Я сознательно тянул время, стараясь как можно мягче и тоньше уйти от опасности: инициативу я решил предоставить хозяину кабинета.

Наконец я допил: я всё ещё собирался с духом, но А. больше не стал ждать и оставил церемонии. – «Ну так как же: надеюсь, вы готовы?» – «К чему?» – «Вы меня удивляете: придётся вам придать дополнительный импульс; чтобы лучше думалось.» – Я насторожился. – «А вы ребяток моих видели? Которые нас сюда провожали?» – «И что?» – «А то: стоит мне сказать им: а возьмите-ка вы этого Буратину вредного и потрясите над балкончиком – вон там – видите? – и пускай у Буратины что-нибудь из карманов вывалится, чтобы он хорошо видел, как предметы долго опускаются на грешную землю, а ветерок пусть пораскачивает балкончик, но главное при этом, разумеется, чтобы у ребят не дрогнули руки – ведь всякое же случается – а иначе придётся тому Буратине повторить маршрут вышеописанных предметов. Но проделать всё это, разумеется, лучше будет в тёмное время суток: потому как для визитов жуликов и воров ночь наиболее подходящий промежуток: вы со мной согласны?» – Теперь угроза уже была реальная и непосредственная: я не сомневался в наличии на грязном счету бывшего агента наиболее известной из тайных служб тёмных и загадочных дел, и даже возможно – трупов, по которым – поднимаясь выше и выше – хозяин кабинета переступал, строя личную карьеру. Возможно, мне стоило соглашаться с предложением: чтобы потом хитрыми путями от него отказаться, и в то же время не оставить замысел: теперь я видел главного врага, и грязные угрозы подействовали противоположным образом: это была бы борьба за правду – и против лжи. Но неожиданно он глухо и длинно рассмеялся: он ржал с наслаждением, понимая, какого страху нагнал сейчас на меня, и демонстрируя свои скрытые пока возможности, недоступные мне и ставящие меня в другой разряд людей. – «А я пошутил: вы что же – шуток не понимаете? А ещё журналист. Только так и можно вашего брата образумить и поставить на место: чтобы не зарывались. А то видите ли: хочется ему книгу написать. А мне что: не хочется?» – «Так делайте её.» – «Да? Какой умный вы, однако. А сколько стоит моё время: вы знаете?» – Я отрицательно качнул головой. – «Не знаете, а транжирите его, как будто оно только ваше.» – «И чем же вы занимаетесь?» – «А я почти как в том стишке: «владелец заводов, газет, пароходов»: без последнего пункта, правда; на данный момент, разумеется. И мог бы предложить вам недурной вариантец: если оправдаете доверие. Как насчёт должности заместителя главного редактора? Для вашего возраста – просто небывалая карьера. Вам ведь двадцать семь?» – «Двадцать шесть.» – Теперь я ясно видел, с кем имею дело: мне хотелось сказать, что грабители, взявшие банк, тоже чувствовали себя победителями, и корсары, потопившие ограбленное и наполовину уничтоженное судно, безусловно оказывались на вершине успеха, только рано или поздно удача отворачивалась от них и приходила расплата в виде виселицы или электрического стула, но А. вряд ли отнёсся бы сочувственно к такой оценке. – «Так это совсем даже здорово! У меня несколько изданий: я мог бы предоставить даже свободу выбора. При соответствующем подходе.» – Предложение выглядело слишком даже солидно: ставки ползли вверх, и если игра не была подстроена, то на самом деле сотрудничество могло дать очень много. Хотя в любой момент он мог забыть об обещании. – «А если я всё-таки не соглашусь?» – Я решился на резкий выпад. Теперь он уже с огромным интересом и даже уважением наблюдал за мной. – «Вы знаете: я уже полчаса пытаюсь понять: ради чего вы стараетесь? И мне – представьте – не удаётся.» – «Ради истины.» – «Истины?» – Он наморщил лоб, и, как мне показалось, изумился. Но соображал он быстро. – «Истины? Так вы из этих, значит – из идеалистов: которым кроме истины ничего и не надо?» – «Почему же: мне много что надо.» – «Понимаю, понимаю.» – Он задумался. – «И много она вам дала?» – На риторические вопросы я решил не отвечать. – «И самое главное: а кому она нужна-то? Знаете что: вы постойте-ка у подъезда этого здания и задайте сотне человек вопрос: насчёт истины. И как вы думаете, какой получите результат?» – Он говорил напористо и в то же время весело: столь тривиальный результат – вместо которого он наверняка предполагал нечто более серьёзное – например, происки влиятельных конкурентов – казался ему, видимо, легкоразрешимой задачей. – «Они ничего не понимают: почти все.» – «Разумеется: а зачем им вообще надо: понимать-то?! У них ведь что главное-то: знаете? А главное у них: понимание того, с какой стороны у бутерброда намазано масло. И с какого боку к данному бутерброду подойти требуется: чтобы пожирнее вышло.» – «Не у всех так.» – «Правильно: у девяноста пяти из ста; или нет: скорее девяноста девяти. Прочее же их не интересует: это стадо баранов. А где есть стадо: должен быть ведь и пастух.» – «Уж не вы ли?» – «А почему и нет-то: кто смел – тот ведь и съел-то. А прочим достаются уже объедки. Или вы не согласны?» – По существу он говорил правду, и я только кивнул головой. – «Они ведь все бездуховны, и без нас метались бы хаотично: водку бы жрали и наркотиками закусывали.» – «Они и так уже это делают.» – «Правильно! Потому как мы только приступаем: к наведению порядка-то. Вы что думаете: это так просто? В одну сторону – овец, в другую – ягнят, и даже по возрастам и категориям: не так-то просто всё это делается. И без духовных авторитетов – нам никак даже нельзя.» – Разговор развивался в неожиданном направлении: в предчувствии победы он выкладывал уже такие сведения, в какие вряд ли имел право посвящать чужих: осторожность изменила ему. – «Подобные эксперименты обычно плохо кончаются.» – «Да? Ну и что: зато у них есть обыкновение тянуться достаточно долго. И двух десятилетий нам вполне будет достаточно.» – Теперь он выглядел ещё откровеннее: срок оставшейся собственной жизни он, судя по всему, определял в близкую цифру. Мне стало неприятно: сейчас я реально ощутил, в каких руках находится моя судьба и судьба многих других, не знающих пока ничего и не подозревающих возможных опасностей и угроз: они приблизились и показались наконец из-за тумана неясной возни и суеты, и я только теперь почувствовал страх.

Но слишком опасно было показывать это хозяину кабинета: он мог воспользоваться им и довести дело до конца. Теперь он покровительственно взирал на меня, дожидаясь, возможно, моего последнего слова: но я не собирался облегчать ему жизни, и А. снова пришлось взять инициативу на себя. – «Так что вам остаётся только одно. И можете не обижаться: такие предложения я нечасто делаю. А мог бы и по-другому: как с тем Буратиной – помните?» – Он ухмыльнулся: могло даже показаться, что он имел в виду нечто, что произошло на самом деле: а не было лишь пустой фантазией. – «И ведь девяносто девять из ста могут только позавидовать вам: они ведь силы-то на что всё больше тратят? Чтоб вскарабкаться как можно выше: тут тебе и травка помягче, и климат поприятнее. И прочие удобства: с трудом перечислимые. Ну так что же?» – «Я отказываюсь.» – Сам не знаю по какой причине: я не мог сказать по-другому, и пока самоуверенный хозяин кабинета и хозяин многого другого пытался осознать ответ, я быстро поднялся на ноги: я подошёл к двери, в любой момент выжидая, не вызовет ли А. подкреплений. У самой двери я обернулся. – «Извините. И прощайте.» – Я всё-таки заметил, каким тупым взглядом он смотрит на меня: я не решился ждать дальше и открыл дверь. Охранник спокойно сидел на стуле и только проводил меня глазами: он явно не получал команды на задержание, и только буркнул в радиотелефон несколько слов: касавшихся, судя про всему, моего отбытия из конторы. Я быстро прошёл длинный коридор: в последней комнате была почти идиллия: секретарша пудрила лицо и болтала со вторым охранником – более высоким и внушительным: я не стал прощаться, и аккуратно закрыл за собой дверь, и только здесь вздохнул: мерзкий паук так всё же и не решился на открытую борьбу, и теперь – наверняка – мне предстояла борьба подковёрная, хорошо наверняка знакомая хозяину высокого кабинета, где мне одному предстояло противостоять всей банде: наверняка ведь он должен был теперь организовать правильную осаду, и – уже очевидно – звонок организовывался именно им, и неизвестно было, смогу ли я всё выдержать и довести такое невинное и обычное дело до логичного конца.