Брайан Макгрори - Приятель

– Гарри! Что случилось, мой хороший? – ласково обратился я к нему.

Он чуть выше поднял морду и быстро заморгал. Мне подумалось, что пес, возможно, напроказничал: нечаянно свалил картину или оставил кое-что неположенное на ковре в спальне, потому что у него разболелся живот. Однако ничего подобного я не увидел и не учуял.

– Да что с тобой, Гарри?

Я медленно подошел к нему, все еще надеясь, что он выберется из-под стола и поздоровается со мной как ни в чем не бывало, будто я просто разбудил его, и ему нужно всего лишь встряхнуть своей царственной головой, чтобы окончательно прийти в себя. Но он вместо этого продолжал упорно смотреть на меня, не отводя взгляда, словно хотел услышать ответы на еще не заданные вопросы. Когда мне оставался до него один шаг, Гарри сделал нечто поразительное, хотя от него следовало этого ждать: он перевернулся на спину и развел в стороны задние ноги. Таким образом он показал мне рану внизу живота, сочившуюся алой кровью. Гарри хотел сразу объяснить мне, почему он не поднимается на ноги. Пес у меня, надо повторить в тысячный раз, был невероятно умный.

Я прижался к его морде, не желая, чтобы он понял, как я напуган, и заверил, что все будет в полном порядке. Погладил его по голове, по шее, по ушам, тихонько добрался до раны, напоминающей прогрызенное отверстие. Вероятно, он весь день грыз себя в этом месте, что в высшей степени не было похоже на Гарри. Когда в ветеринарной клинике ему накладывали швы, он вовсе не нуждался в нелепом ошейнике, похожем на воротники елизаветинской эпохи. Я просил его ничего не жевать на себе, он и не жевал – просто и ясно. Вести себя иначе было бы ниже его достоинства.

Я велел ему лежать спокойно, принес смоченную в теплой воде тряпочку и промыл рану, что было, кажется, чрезвычайно болезненно, хотя Гарри ничем мне не мешал. Насколько я мог припомнить, мне никогда не приходилось видеть таким перепуганным существо с врожденным чувством уверенности в себе – значит, дела были еще хуже, чем казалось на первый взгляд, а дела даже на первый взгляд выглядели худо. Я помог ему встать на ноги, но Гарри зашатался, а потом опять повалился на пол. Это повторялось снова и снова, пока я не убедился, что выбора нет, придется обращаться к врачу. Я взял его на руки, почувствовал, как он положил голову мне на плечо, робко попробовал покачать (в нем было примерно семьдесят пять фунтов [13]чистых мышц), спустился с ним вниз и пошел по улице к своей машине.

У ветеринара, к которому я обычно водил Гарри, в такое позднее время было уже закрыто, и мы направились сразу в ветеринарную клинику «Энджелла», до которой было пятнадцать минут езды – четверть часа адских терзаний, в течение которых я не переставая разговаривал с лежавшим на заднем сиденье лучшим другом, стараясь заглушить собственную тревогу.

– Все будет в полном порядке, Медвежонок Гарри. Скоро ты поправишься. Ничего с тобой не случится, ты же молодчина.

Мне очень хотелось самому в это поверить. Гарри, похоже, не разделял моего деланного оптимизма – он понуро смотрел в пол или прямо перед собой, а не разглядывал, как обычно, проплывающую за окном панораму. В клинике мы записались в регистратуре, представительница которой смотрела на нас с полнейшим равнодушием и потом направила в большущую приемную, наполненную звериной какофонией, в которой сливались мяуканье, чириканье, тявканье и ворчание всех оттенков. В царстве животных даже в лучшие дни царит полный хаос, что уж говорить о нем в минуты бедствий в больничных покоях, лишенных всякой привлекательности? Гарри здесь совсем не понравилось. Он протиснулся между моими ногами, спрятался, насколько смог, под старенькой лавкой и с отвращением ждал дальнейшего, широко открыв глаза от своего личного страха и содрогаясь от всего происходящего вокруг нас. Я не снимал руку с его головы, поглаживал за ушами, тихонько уверял его, что все будет отлично.

Через час с лишним нас пригласили в необычно пустую смотровую комнату, где уставшая дежурная (судя по всему, только вчера получившая диплом) просмотрела регистрационный листок и спросила:

– Мы хорошо себя чувствуем?

Ага, просто прекрасно. Я, пока суд да дело, впитывал идею внутренней отделки: мне страшно понравились привинченные к стене лампы. Ну, этого я, конечно, ей не сказал. Вообще молчал до тех пор, пока дежурная через несколько минут не оторвалась от своих записей и не взглянула на меня.

– Его зовут Гарри, – стал объяснять я. – Совершенно замечательный пес. – Уже произнося это, я подумал, что именно так говорят все (или почти все) владельцы собак, входящие в этот кабинет. – Сегодня вечером, когда я пришел домой, он оказался болен. Не встретил меня у порога. И показал вот эту рану внизу живота.

Гарри, кстати, совсем не хотелось иметь никакого дела с ветеринаром. Он отлично понимал, где мы находимся, зачем здесь эта женщина и что может ждать его в ближайшие минуты. Поэтому он намертво вжался в пол у моих ног. Закончив изложение жалоб, я наклонился, взял Гарри за плечо и перевернул на спину. Глаза его снова наполнились страхом, однако он понимал, зачем я это делаю.

Дежурная долго всматривалась, проводя пальцами по внешнему окровавленному краю небольшой раны. Я прижимал Гарри к полу, а она подхватила какой-то инструмент и взяла из раны маленький кусочек ткани, отчего Гарри яростно задергал ногами. Я отпустил его.

– Все в порядке, – проговорила дежурная, хотя явно имела в виду не состояние здоровья Гарри. Потом взяла стетоскоп и внимательно прослушала бока и грудь пса, посмотрела в большие карие глаза, открыла ему пасть и заглянула туда.

– Подождите здесь пару минут, – сказала она мне.

На самом деле ждать пришлось не менее получаса, и каждая следующая минута заставляла меня нервничать все сильнее.

Когда дежурная снова вошла в кабинет, я сидел на металлическом табурете, а Гарри буквально прикипел к полу у моих ног. Доктор облокотилась о стол и проговорила на редкость буднично:

– Надо еще провести детальный анализ, но я могу почти с полной уверенностью сказать, что это рак, злокачественная мастоцитома.

Я почувствовал, как кровь отлила от лица. Рак. Бросил взгляд на Гарри – как он на это отреагирует? – и только потом сообразил, что слово «рак» не входит в его довольно обширный словарный запас. Пес по-прежнему смотрел прямо перед собой, мечтая об одном: сейчас же оказаться дома, устроиться на коврике или прямо на паркете, в знакомой обстановке, среди привычных звуков и набитых опилками игрушек. Пока я приходил в себя, доктор все говорила и говорила – то ли ей совсем не было дела до моих переживаний, то ли у нее просто не было времени меня успокаивать.

– …Самое обычное явление у таких крупных собак, а процент выздоровления очень большой, – разобрал я наконец. – Но операцию нужно сделать не откладывая, прямо на этой неделе.