Брайан Макгрори - Приятель

Тем временем Цыпа подрастала, и довольно быстро. Желтенькие перышки постепенно белели. В некогда просторной корзинке для щенка ей стало уже тесно. Правда, девочкам это никак не мешало: они по-прежнему нянчили Цыпу на руках, сажали ее на колени, когда смотрели телевизор, играли с ней в кухне на полу и не переставали ею восхищаться. Я, если уж говорить начистоту, все ждал, когда Цыпа им наскучит, потеряет свою привлекательность и станет часами грустить в полном одиночестве – вот тогда я смог бы пожалеть ее, признав, что жизнь обошлась с нею несправедливо. Ждал, но не дождался.

Однажды летом я приехал к Пэм после работы и обнаружил Цыпу и девочек во дворе. Птичка, высоко поднимая ноги, вышагивала по газону и время от времени что-то клевала, а дети восхищались каждым ее движением.

– Брайан! – окликнула меня своим пронзительным голосом Каролина, едва я вышел из машины. – Цыпе здесь страшно нравится. Ты только посмотри на нее. Она просто в восторге.

Абигейл подхватила Цыпу на руки и протянула мне со словами:

– Приласкай ее.

– Не буду я ласкать цыпленка, – возразил я, инстинктивно отшатнувшись.

– Ну давай же, погладь, – настаивал ребенок, поднося птичку ближе.

– Аби, я не буду гладить цыпленка.

Абигейл с довольной и одновременно проказливой мордашкой протянула, нарочно коверкая слова:

– О-о-о-у, такой больсой Блайан боится такой маленькой-маленькой кулоцьки. Как нехолосо, Блайан.

Каролина стала распевать новую дразнилку, Цыпа завопила изо всех сил, а в дверях я, обернувшись, увидел хохочущую Пэм.

Выходило четверо на одного – ну, если не считать собак, Бейкера и Уолтера: те прыгали возле меня, но на самом деле сохраняли нейтралитет. Все, что им было нужно, – чтобы я бросил мячик. Делать нечего – я протянул левую руку и собрался погладить птицу, которая в тот единственный раз, когда я до нее дотрагивался, клюнула меня. Стоило моим пальцам приблизиться к пушистому боку, который с каждым днем становился все белее, как Цыпа издала долгий рокочущий звук, в котором ясно слышалась угроза: «Только тронь – я тебе глаза выклюю».

Я отступил – может, чуть быстрее, чем хотелось бы. Девочки засмеялись. Надо мной, а не вместе со мной. Пэм улыбалась. Они подшутили над Блайаном , и я только сейчас начал понимать, до какой степени.

– Брайан еще больший трусишка, чем Цыпа, – воскликнула Абигейл. Она не успела еще закончить эту мысль, как Каролина негромко закудахтала.

В следующие несколько вечеров я никак не мог выбраться в пригород: то званые обеды, то статьи, то еще что-нибудь, связанное с работой. Вырваться мне удалось только в пятницу, когда дети снова были у своего отца, а в доме Пэм царили тишина и покой. Мы пошли пообедать в один из тамошних ресторанов, мечтая взять что-нибудь невероятно заурядное, лишь бы сыру было побольше. Но обед был не главным: как бы сильно я ни любил детишек, мне всегда очень хотелось подольше побыть наедине с Пэм. Мы с нею разговаривали, шутили, смеялись, выпили немного. Вернувшись в дом, я ничего особенного не заметил.

Наутро же, отправляясь на прогулку с собаками, я увидел, что в гостиной нет привычной корзины. На душе у меня сразу посветлело, а в голове стали роиться веселые мысли. Значит, Пэм все же смирилась с мыслью, что Цыпе нужно жить на ферме. Там ей самое место, и от этого всем будет лучше. Я только никак не мог понять, почему Пэм мне ничего не сказала – ни сразу, когда избавилась от курицы, ни вчера вечером. Мы ведь говорим по телефону не меньше десятка раз на дню. Наверное, решила сделать мне сюрприз.

Я пытался обуздать нахлынувшую на меня радость, понимая, что так будет правильнее. Заглянул на кухню, Пэм была как раз там.

– А у нас чего-то не хватает? – поинтересовался я. Говори спокойно, Брайан, еще спокойнее.

Она ответила мне недоуменным взглядом.

– Цыпа, – уточнил я. – Куда девалась Цыпа?

Пэм так и красовалась в своем фирменном белом халате и брюках, да еще в толстом свитере. Даже если стояла жара в тридцать градусов, она ходила в этом с утра до вечера, а если уж хотела выглядеть игриво, то под белый халат надевала футболку. Волосы у нее сейчас были нерасчесанными, а глаза совсем сонными. Я ожидал: вот она сядет и начнет долгий рассказ о том, как грустят девочки, которым пришлось признать, что Цыпа должна вести естественную для нее жизнь курицы. Ведь нашелся добрый фермер, согласившийся взять ее к себе. Рассказа, однако, я так и не дождался.

– А! Она в гараже, – только и сказала Пэм.

Не такого ответа я ожидал, не на это надеялся, но все же с таким поворотом событий уже можно было мириться – Цыпа перестала быть комнатной курочкой, постоянно проживающей в гостиной. Мало того, ее переселение в гараж ясно показывало, что женщины с улицы Чекерберри-серкл начали уставать от непрерывно воркующей птички. У меня возникло предположение, доставившее немало радости: полпути пройдено, теперь и до фермы недалеко!

– Пойдешь с собаками, выпусти ее, пожалуйста, во двор, – безразличным тоном попросила Пэм, наливая себе кофе.

Втроем мы двинулись в путь: собаки дрожали от радостно-возбужденного предвкушения беготни за мячиками, а человек не переставал гадать, что его ждет в гараже. Потянул на себя дверь гаража, она не поддалась. Наверное, до меня последнего из всех жителей пригородов дошло, что гаражи так больше никто не открывает. Все же до меня это дошло, и я подошел к припаркованному на подъездной аллее внедорожнику Пэм, забрался в него и нажал на кнопку, открывающую двери гаража.

Внутри оказалось сыро, повсюду была разбросана старая мебель, пол устилали сухие листья, а вдоль стены выстроились всевозможные садовые инструменты и домашний инвентарь. Ничего даже отдаленно похожего на птицу я там не увидел. Потрогал детские велосипеды, самокаты, огромное чучело лошади – нет никакой птицы.

– Цыпа! – тихонько позвал я. – Ты здесь, Цыпа? – Я надеялся, что она сидит в маленькой клетке среди всякого хлама, но при этом понимал, что нельзя требовать от жизни слишком многого. Окликнул еще раз, настойчивее: – Цыпа!

И услыхал негромкий клекот. Краешком глаза я подметил какое-то движение, происходившее выше уровня глаз. Присмотрелся и с удивлением разглядел Цыпу на полочке в дальней части гаража, за грудой разномастной ненужной мебели. Боже, Пэм выселила ее на полку! Любовь между женщиной и птицей явно остыла, не оставив следа. Победу вновь одержал здравый смысл. Следующая станция – птицеферма.

Курица закудахтала громче, и я спросил, не требуется ли ей помощь.

– Цыпа, бедняжка, – проговорил я. Мне хотелось подчеркнуть этим, что она оказалась на самой обочине – ничего похожего на те дни, когда курица жила на полу в гостиной, играла с похожим на саму себя чучелом и смотрела телевизор в компании двух восторженных девочек.