Дэвид Духовны - Брыки F*cking Дент

– Ага, небось сильнее всего птички достают, яйца всюду откладывают… – И умолк, почуяв перемену погоды. Полная тишина. Как в модной рекламе Э. Ф. Хаттона [106]. Старики поворотили головы и уставились на Теда с возмущенным недоумением. – Что? – спросил Тед. – Жопа у него – как дерево, значит, птицы могут откладывать яйца Айвена в жопе, как в дупле. На дереве. Его жопа – дерево в этой шутке, стало быть, птицы… Я просто…

– Непристойно, – произнес Айвен пренебрежительно.

Штиккер вмешался с отвращением:

– Марти, языкастый какой парень-то. Нельзя так говорить про хер и яйца другого мужчины.

Марти умиротворительно вскинул ладони:

– Приношу свои извинения, господа. Иисусе, Тед, кто тебя воспитывал?

– Да ладно… – возразил Тед.

Танго Сэм чечеткой приблизился к Теду:

– Теодор, лишь я тут люблю и прощаю тебя. Одолжи полтинник.

И старики дружно заржали. Седобородое стадо хохотунов, включая Марти. Впервые после больницы Марти смеялся. Тед улыбнулся. Он готов быть посмешищем – лишь бы отец смеялся.

Ближе к ужину Тед отправился добыть какой-нибудь китайской еды. Ему до зарезу требовалось накуриться, но он не хотел дымить на отца. Заначка осталась дома, и по дороге в «Нефритовую гору» [107]он зашел в ямайский ресторан под названием «Бруклинский джерк» [108]и купил там пакетик «расты» за пятерку. Почти сплошь стебли и семечки – все равно дрова, лишь бы грело. Тед посмеялся про себя: все равно трава, лишь бы грела, – скрутил в машине косячок и скурил его дотла. Ему тут же полегчало, он закрыл глаза и прислушался к регги, долетавшему из ресторана клочком карибского неба. Но регги приходилось перекрикивать адское диско, что вопило из проезжавших машин. В то лето диско было везде. А над предыдущим властвовал Сын Сэма [109]со своей сверхнастоящей бойней и главенством в таблоидах. Теперь же никто не желал ничего настоящего, и диско эскапистским требованиям вполне соответствовало. Но как же Тед его не выносил. Лихорадка субботнего вечера [110], по мнению Теда, была хуже бубонной чумы.

Даже «Стоунз» когда-то – парни с хардроковым зачетом, герои плакатов – заполонили собой чарты с убийственной, хастлопригодной «Скучаю» и ее дебильной басовой диско-партией. Уаймен [111]убрал Ричардса, а Джаггеру, похоже, было насрать, пел себе дальше.

Мамочкам можно было наконец выдохнуть: Мик на поверку оказался не Антихристом, а Тони Орландо [112]. И хотя Тед, может, и не против был бы, если б по нему сохли девчонки-пуэрториканки, «Скучаю» – все, что нужно было знать о плачевном состоянии поп-музыки летом 78-го. В ноябре, после чемпионата мира, Род Стюарт еще озвучит надир падения рок-н-ролла песней «Ну и как, я сладкый?». (Хер там, ответил бы Тед, ты нелепый.) Но это ж Род Стюарт, он всю дорогу был эдаким клоуном с отличным хаером. А тут «Стоунз». Это вам не Дилан подался в электричество – это Дилан Донну Саммер [113]изображает. Это Грегг Оллмен начал ухлестывать за Шер [114]. Танцевальная музыка безо всякого смысла, лирический субмаразм. «Диско отстой» – вот надпись на футболке что надо.

Тед попытался оградить разум от проникновения в него через уши «Последнего танца» [115]из уличных транзисторов. Затем пришлось отбиваться от кошмарных братьев Гиббов [116]и от подарочка клятого младшенького из этого писклявого, протейского и, похоже, бесчисленного австралийского клана – «Теневых танцев» [117], № 1 по «Биллборду»; Тед постарался настроить внутренний слух на Боба Марли, добродетельно струившегося из «Бруклинского джерка». Регги с битом работала по-настоящему – в ней гитара и бас менялись местами. Гитара подавала ритм, а бас крал мелодию. Революция. Боб желал спеть Теду, что ему не надо волноваться, что все до последней мелочи будет в порядке [118]. Ну не знаю, Боб. Не знаю. Но Боб Марли – свой чувак. Боб говорил: «Когда куришь траву, она являет тебе тебя». С этим Тед не спорил. А еще он соглашался и с обратным. Что трава прячет тебя от тебя. Ему по нраву было и то и другое, по нраву противоречие. В сознании всплыл образ давно покойной матери – лицо на коробке со стиральным порошком. Как миссис Порядок. Странно это и словно бы со смыслом – но с каким? Привести жизнь в порядок? Не известно. Тед закрыл глаза и выпихнул коробку с порошком прочь из головы. Одного родителя явить, другого скрыть. Разбираться с родителями надо по очереди, одного сейчас более чем достаточно.

Тед решил, что случайный образ матери на коробке с порошком – знак прибраться у Марти, чем Тед весь вечер и занимался. Дом за много лет оказался u # ber [119]-загажен, и Тед вскоре близко познакомился с запахами и гнилостным отторгаемым отцова захватнического заболевания. Стирка заняла не один час, набралось несколько мусорных пакетов древних бумажных платков, на которых засохло бог весть что. Теду не хотелось знать, что именно. Животно-минерально-растительное – три в одном? Мог бы и Джимми Хоффа [120]найтись, мало ли. Тед продолжал батрачить. За своим хозяйством он, вероятно, хреново следит, однако это не значит, что у него не выйдет следить за хозяйством отца. Хоть какое-то занятие, и благодаря ему натянутое молчание между отцом и сыном казалось не таким вопиющим. Если Тед не понимал, что перед ним за предмет, – отправлял его в мусор, не приглядываясь.

Когда Тед наконец сдулся, они разогрели китайскую еду и поели перед телевизором, под спортивные новости. И отцу, и сыну больше прочих нравился «Аббалденный» Билл Мэйзер [121]с «Дабью-эн-и-дабью». Аббалденный рассказывал публике, что на стадионе Фенуэй выиграли «Янки». Кажется, Марти раскашлялся из-за этого проигрыша. Тед набил рот оранжевым студенистым куском жареного чего-то, что преимущественно моноязычные ребята из «Нефритовой горы» именовали «кисло-сладкой свининой». У Теда на сей счет были подозрения. Еще когда он рос, бродил слух, что в «Нефритовой горе» в дело идут собаки. Там, может, каждый год – Крысы или Собаки. Тед понятия не имел, чье это мясо посередке сладкой, хрустящей оранжевой слизи – да и мясо ли вообще, и решил не думать, как именно они там добиваются этого охренительно оранжевого оттенка, но хавчик был что надо.

– Хватит злыдничать, – сказал Марти.

– Чего это?

У Марти аппетит стал так себе. А вот Тед у себя в тарелке скатывал палочками цыпленка ло-мейн, жареный рис и кисло-сладкий соус-клей в чудовищную массу и лопал все это как единое целое – так акула дерет тушу мертвого кита. Не считая чавканья и звуков из телевизора, было тихо. Тед отхлебнул пива.

– Эй, а что там в итоге с медсестрой? Этой, как ее звать, Мария? Мария Что-то-там-испанское?

Марти рассмеялся.

– Что смешного? – спросил Тед.

– Что-то-там? Думал про нее с тех пор, как познакомились, тыщу раз на карточку ее глядел, может, даже нюхал, – отлично ты помнишь ее имя. Может, только поэтому и сидишь тут сейчас со мной. А ну как она сюда явится. Насквозь тебя вижу.