Александр Асмолов - Ушебти

Полчаса спустя стрелка спидометра желтой машины легко подошла к цифре триста. Попутные авто на правых полосах трассы мелькали, словно стоящие на обочине машины.

– Сбрасывай скорость и перестраивайся на разворот, – попросил Антонио. – Дальше стоят видеокамеры. Нам лучше вернуться.

– Никогда еще так не гоняла, – откликнулась Маша, не отрывая восторженного взгляда от набегающего полотна дороги.

– А ты азартная девушка.

– Я знаю.

Солнце уже коснулось верхушки дальнего холма, когда машина аккуратно вкатилась на небольшую огороженную площадку около странного дома, стоящего на берегу Арно.

– Да это настоящая пагода! – воскликнула удивленная Маша. – Откуда она здесь?

– Из Китая, – невозмутимо ответил Антонио.

– Ты серьезно?

– Вполне.

– Что все это значит?

– Пойдем к воде. Здесь очень красивый закат.

По извилистой дорожке они подошли к каменной лесенке и спустились вниз. Река делала плавный поворот вокруг песчаного мыса, образуя небольшой полуостров. В пределах видимости среди небольшого кустарника стояло здание в китайском стиле. Лучи заходящего солнца скользнули по крыше пагоды, покрытой золотистой черепицей, та радостно отозвалась на это прикосновение сотнями ярких отражений, которые заиграли на гладкой поверхности воды. Где-то зазвенели колокольчики. Негромко, но очень чисто. Это продолжалось около минуты. Неожиданно исчезло солнце, и затихли колокольчики. Наступили сумерки. Маша вопросительно посмотрела на Антонио.

– Все, – он молча развел руками.

– Что это было?

– Тебе понравилось? – вопросом на вопрос ответил сицилиец.

– Очень.

– Пойдем, – он нежно обнял ее за талию, помогая подняться вверх, к дому.

Они остановились около небольшой пагоды и смотрели, как темнота наползает откуда-то из-за поворота, скрывая реку. Стало прохладно. К запаху свежескошенной травы подмешивался сладковатый запах цветов. Где-то крикнула птица, и опять воцарилась тишина.

– Чей это дом? – не выдержала Маша.

– Когда-то очень давно, – не сразу ответил Антонио, – во Флоренции двое студентов-художников полюбили друг друга. Ее звали Джули, а его Джози. Она увлекалась китайской живописью, а он – мастерами эпохи Возрождения. У них были большие планы на будущее. Джули очень хотела поехать в Китай и жить в настоящей пагоде. Джози пообещал ей это. Но потом она погибла. Джози привез из Китая настоящую пагоду, собранную без единого гвоздя, и поставил ее именно здесь. По законам фэн-шуй время замедляется на изгибах реки, питая энергией все вокруг. Внутри стоит урна с прахом Джулии. Раньше дедушка часто бывал здесь, но теперь дом только охраняют. Мы тоже не будем заходить.

– Конечно… Собрана без единого гвоздя?

– Да, пагода крепится на деревянных замках, как китайская головоломка. Все настоящее, за исключением краски на черепице.

– Почему?

– По китайской традиции только императорский дворец в запретном городе разрешалось покрывать золотом. Но дедушка называл Джулии «моя принцесса» и поэтому позволил себе сделать это.

– Господи, как трогательно, – прошептала Маша. – Просто слезы наворачиваются.

– Это было еще до войны. Представляешь, сюда ни одна бомба не попала.

Они молча ехали по освещенному шоссе. Дорожная разметка, указатели, огни машин будто наперегонки соперничали друг с другом в яркости красок. Антонио уверенно лавировал в бесконечном потоке машин, ловко используя мощный двигатель.

– Представляешь, – неожиданно нарушил молчание Тони, – однажды дедушка решил признаться Джулии в любви. Зная ее увлечение, он отыскал стихи о любви на китайском и скопировал их на тонкую рисовую бумагу. Когда же он торжественно преподнес свиток даме своего сердца, та начала безудержно смеяться. Оказалось, при копировании Джози нарисовал главный иероглиф в зеркальном отображении. В ответ Джулия подарила ему рисунок, где некто, очень похожий на Джузи, стоит перед зеркалом и что-то торжественно произносит.

– Этот иероглиф обозначал любовь? – Да.

– А Джулия так хорошо знала китайский, что сразу нашла ошибку?

– Нет, только этот иероглиф, – Тони ласково взглянул на спутницу. – Джози рассказывал, что она придумывала для себя словесный портрет иероглифов, когда их заучивала.

– Портрет?

– Сейчас покажу, – он резко направил машину к обочине. – Даже я запомнил.

«Феррари» остановился у края дороги и замигал аварийными огнями.

– Смотри, – Антонио достал блокнот и ручку.

– Юноша только однажды увидел девушку, – каждое слово сопровождалось черточкой на бумаге. – В его сердце впились когти дракона, и крыша съехала.

– Это и есть иероглиф, обозначающий любовь?

– В некотором приближении, – Антонио очаровательно улыбнулся. – Нужно рисовать кисточкой. – Он протянул блокнот Маше. – Попробуй. Только нужно одновременно с рисунком повторять слова. Тогда запомнится.

И действительно, с третьей попытки Машина рука лихим росчерком изобразила сложный иероглиф.

– Как интересно. Если бы меня так учили в детстве, возможно, и я бы с удовольствием училась.

– А ты не любила учиться в школе? – Нет.

– Вас наказывали за ошибки?

– Линейкой по рукам не били, но унижали перед всем классом.

– И какой предмет ты не любила больше всего?

– Русский…

– Почему?

– Потому что наши учителя не начинали со слова «любовь», – грустно вздохнула она. – Все начинали с фразы «Мама мыла раму»…А мой сосед по парте переиначил ее на «Маша мыла раму». Представляешь, он всем исправил это слово в книжке.

– Дразнили? – рассмеялся Антонио.

– Еще как!

– Но почему «раму»? – он не мог успокоиться, хотя было неловко.

– Я не знаю, – ее глаза заблестели. – Большими жирными буквами. По слогам. Учительнице надоело поправлять школяров, и все читали про Машу, моющую рамы. Мне кажется, я в первом классе перемыла все рамы мира.

– Да, дети порой бывают жестоки.

– И не только дети… – их взгляды встретились, пытаясь проникнуть внутрь.

– А меня в основном учил Джози, – Антонио стал выруливать в поток машин.

– Ты все время называешь дедушку по имени.

– Мы, скорее, были друзьями, чем родственниками. Он выплеснул на меня свою невостребованную любовь. Если бы не Онарда, я вырос бы избалованным подростком.

– Это твоя кормилица?

– Да, – озорные глаза Антонио мельком отразились в зеркале заднего вида. – Она до сих пор приглядывает за мной.

– Строго?

– Вообще-то она хохотушка, но умеет настоять на своем.

– А братья или сестры у тебя есть?

– Нет, – улыбка исчезла с его лица. – Родители погибли, когда мне было четыре года.

– Извини, пожалуйста.

– Не стоит, это было очень давно.

– И вы живете втроем, – Маша замялась, вспоминая. – Ну, в том доме…