Мария Миняйло - Четыре оттенка счастья

Сейчас я, наверное, уже не вспомню, сколько длились наши отношения, помню только мокрое полотенце в ванной и двадцать один доллар на кухонном столе. Еще я хорошо помню тот день, 22 апреля. Было очень тепло и ярко светило солнце, и именно в тот ясный день я узнала, что беременна.

Беременна... Боже, как же я об этом мечтала! Всю свою сознательную тусклую жизнь я мечтала, что когда-нибудь у меня появится маленький хорошенький карапуз, который будет любить меня и ему или ей будет все равно, как я выгляжу и сколько мне лет, он или она просто будет меня любить... Такой, какая я есть...

Я всегда знала, что если у меня будет ребенок, я буду его или ее любить всем сердцем, буду готова жизнь отдать за этот маленький комочек! И вот Господь услышал мои молитвы! Беременна...

Вы спросите, а что он? Господи, да я даже не помню, как его зовут! Когда он узнал о моем положении, улыбнулся, подарил мне букет цветов, мы провели прекрасную ночь, а на утро вместо мокрого полотенца в ванной на кухонном столе лежала записка: «Если нужна будет помощь, ты знаешь, где меня искать...» Я засмеялась и разорвала ее на мелкие кусочки.

Конечно, я любила его... Но это была не та любовь, о которой пишут в книгах. Просто он дал мне возможность почувствовать себя нужной и желанной. Самое главное, что он сделал мне прекрасный, самый лучший подарок в мире... Подарил доченьку...

С тех пор прошло десять лет, моя девочка подросла, я встретила приятного немолодого мужчину, который заменил ей отца...

Вы спросите, а как же он? Я не знаю... знаю только, что сейчас ему уже 38 лет и, наверное, он такой же загадочный и симпатичный... И надеюсь, что жизнь у него сложилась так же, как она сложилась у меня.

А доченька моя – копия своего отца...

Слава Богу!

Четыре оттенка счастья

I

Самым печальным периодом своей жизни я считаю лето перед первым классом. Особенно тот день, когда мама привела меня на собеседование к дряхлой тетке, которая, кажется, работала в школе еще со времен детства Сталина. Она загадала мне загадку. «Курица, гусь, лебедь, батон... что тут лишнее?» Я ответил «лебедь», чем вызвал бурю негодования с ее стороны. Мне сразу был поставлен диагноз «тупица», и выражены пожелания попробовать другую школу. «У ребенка полностью отсутствует логика». Получите, распишитесь!

Уже потом, когда мы возвращались домой, мама спросила меня, почему именно лебедь? А все было просто. Лебедь – не домашняя птица, в отличие от курицы и гуся. А батон? Причем тут батон! Он вообще не в тему. Я его просто не учитывал. Мама улыбалась. Меня отдали в другую школу, и диагноз был изменен. «У него креативное мышление». Таким образом, из тупицы меня переквалифицировали в гения.

У меня долгое время не было друзей. Даже просто ребят, с которыми играют в разные глупые детские игры. Дети меня не любили. А я их просто не понимал. Особенно когда ко мне на детской площадке подкатывал какой-нибудь мальчуган с предложением «давай дружить». Вместо того чтобы ответить коротко «да» или «нет», я пускался в длинные объяснения, что такая постановка вопроса не есть корректной, потому как друзьями могут быть только те люди, которые хотя бы какой-то период времени провели общаясь. Что нельзя начать просто так с пустого места дружить. Это не правильно.

Обычно до конца моего монолога не доживал никто. Дети просто уходили и начинали дружить с другими. А я, как всегда, оставался один. Но это меня не огорчало. Лучше быть одному, чем дружить с «детьми». Это я и пытался объяснить бабушке, а она изумленно округляла глаза, уводя маму на кухню, и шипела что-то вроде «он странный...». А мама была непреклонна. Он – гений.

Потом, правда, у меня появился друг. Самый классный и дорогой сердцу. Друга звали Сашка. Вот он действительно был странным. Если меня дети не любили, то его побаивались. Побаивались, потому что он порой был неадекватным. Мог, например, во время школьного обеда неожиданно вылить содержимое своего стакана на пол... или, сам того не осознавая, скрутить ручку с дверцы учительского шкафчика... просто так. Не потому, что хотел напакостить, а потому, что просто так.

Саша не мог этого объяснить. Поэтому все считали его шизиком. Кроме меня. И хотя он был странным, с ним реально можно было поговорить. В моем понимании он был нормальным, таким как надо.

С логикой у меня и в дальнейшем были проблемы. Помню, как-то в школьном коридоре повесили газету для младшеклассников, которая называлась «Детям обо всем на свете». Там были загадки. Одна из них была такой: «Аист, стоя на одной ноге, весит 3 кг. Сколько будет весить аист, стоя на двух ногах?»

Всю перемену я стоял, уставившись в газету, и ломал голову над загадкой, сколько же будет весить аист. Помню, я что-то высчитывал, прибавлял, отнимал, пока наша заучка Лерка не открыла мне глаза на правду. Вот тогда я действительно почувствовал себя идиотом. На вопрос мамы, почему я так долго думал, я ответил просто. Ведь когда ты стоишь на двух ногах, тело статично и не движется, а стоя на одной ноге есть вероятность, что ты немного покачиваешься и тем самым распределяешь вес непропорционально. Мама улыбалась.

Я очень не хотел переходить в пятый класс. Не потому, что не любил учиться, а потому, что с ужасом осознавал всю плачевность своего логического мышления. Но в пятый класс пришлось переходить. Тут было без вариантов. Меня одолевал дикий ужас, а Сашке было наплевать. Он все так же разливал по полу сок и скручивал ручки.

Зато в пятом классе у нас с Сашкой появился друг. В отличие от нас, Олег был балбесом и задирой. Мыслил узко и примитивно... как, в целом, и все 10-летние дети. Он тоже считал нас идиотами, до того дня, когда я вступился за него. Олег с кем-то подрался. Вернее, он кого-то побил. И все ополчились против него. А мне было его жаль, и когда на уроке было разбирательство, я попросил слово. Основной мыслью моей долгой речи было то, что нельзя судить человека (даже за нанесение тяжелых телесных повреждений), не узнав причину его поведения. Я считал, что у Олега была причина так побить того мальчика. Сашка со мной согласился. Классная руководитель нас полюбила, Олега оправдали. Он стал нашим другом. Мама меня похвалила. Я собой гордился.

Олег мечтал стать археологом (хотя с трудом произносил это слово), Сашке было все равно, а я тогда уже четко решил, что стану либо пожарным, либо переводчиком. Я уважал пожарных и восхищался их самоотверженностью. Тогда, в 10 лет, мне казалось таким нереальным, что люди, идя на работу, осознают, что могут уже не вернуться домой. А переводчик – это круто. Мне всегда казалось, что это круто...