Стивен Кинг - Пост сдал

Лучше поздно, чем никогда.

– Человек, который кричал на меня на улице, ошибался, – говорит Барбара. – Я ему поверила, потому что голос велел поверить, но он ошибался.

Холли хочет знать о голосе из игры, но Барбара еще не готова об этом говорить. Поэтому Холли спрашивает, кто этот мужчина и что он кричал.

– Он называл меня черноватой, как того парня в телесериале. Сериал смешной, но на той улице это звучало как оскорбление. Это…

– Я знаю сериал, и я знаю, как некоторые используют это слово.

– Но я не черноватая. Никого с черной кожей нельзя так называть, просто нельзя. Даже если они живут в хорошем доме на такой хорошей улице, как Тиберри-лейн. Мы все черные, навсегда. Не думай, что я не знаю, как на меня смотрят в школе и что обо мне говорят.

– Конечно, знаешь, – кивает Холли – ей самой хватило в школе и разговоров, и взглядов. Ее еще прозвали Лепе-Лепе.

– Учителя говорят о равенстве полов и расовом равенстве. Они придерживаются политики толерантности и верят в нее, во всяком случае, большинство, но на переменах можно сразу заметить и черных детей, и китайцев, которые у нас по обмену, и девочку-мусульманку, потому что нас всего два десятка, и мы – перчинки, которые каким-то образом попали в солонку.

Она вспыхивает, голос полон ярости и негодования, а еще усталости.

– Меня зовут на вечеринки, но далеко не всегда. И на свидания меня приглашали только дважды. Один парень был белым, и все глазели на нас, когда мы пришли в кино. А потом кто-то бросался в нас попкорном. Очевидно, в кинотеатрах о расовом равенстве забывают, как только гаснет свет. А как однажды было на футболе? Я бегу с мячом вдоль бровки, выхожу на хорошую позицию, и тут какой-то белый папаша в рубашке для гольфа кричит своей дочери: «Держи эту черномазую!» Я притворилась, будто не слышала. Девчонка ухмыльнулась. Мне так хотелось ее завалить, прямо у него на глазах, но я этого не сделала. Просто проглотила. Или на первом году обучения в перерыв на ленч я оставила учебник английского на трибуне стадиона, а когда вернулась за ним, кто-то вложил в него записку: «Негритосина». Я и это проглотила. Дни, даже недели все идет хорошо, а потом приходится что-то проглатывать. То же самое случается и у мамы, и у папы, я это знаю. Может, у Джерома в Гарварде по-другому, но готова спорить, и ему иногда приходится проглатывать.

Холли сжимает ее руку, но молчит.

– Я не черноватая , но голос меня так назвал, потому что я выросла не в дешевой квартире с драчливым отцом и матерью-наркоманкой. Потому что я никогда не ела листовую капусту и даже не знаю, что это такое. Потому что я грамотно говорю на английском. Потому что в Лоутауне живут бедно, а мы на Тиберри-лейн ни в чем себе не отказываем. У меня есть банковская карточка, я хожу в хорошую школу, Джером учится в Гарварде, но… но разве ты не видишь… Холли, разве ты не видишь , что я никогда…

– У тебя нет и не могло быть выбора, – говорит Холли. – Родителей и место рождения не выбирают. Та же история и со мной. Со всеми нами. И в шестнадцать тебя никогда не просили поменять что-либо, кроме одежды.

– Да! Я знаю, что не должна этого стыдиться, но голос заставил меня ощутить стыд, почувствовать себя никчемным паразитом, и это до сих пор не ушло . Словно в голове осталась дорожка слизи. Потому что я никогда не бывала в Лоутауне, и там ужасно , и в сравнении с ними я действительно черноватая, и я боюсь, что голос никуда не уйдет, и моя жизнь будет сломана .

– Ты должна его задушить, – говорит Холли, сухо и непререкаемо.

Барбара в изумлении смотрит на нее.

Холли кивает:

– Да. Ты должна душить этот голос, пока он не умрет. Это первое, чем ты должна заняться. Если не поборешься за себя, не сможешь стать лучше. А если не станешь лучше, никому не поможешь стать лучше.

– Я не могу просто вернуться в школу и делать вид, будто Лоутауна не существует, – отвечает Барбара. – Если собираюсь жить дальше, я должна что-то сделать. Молодая я или нет, я должна что-то сделать.

– Ты думаешь о какой-нибудь волонтерской работе?

– Я не знаю, о чем я думаю. Не знаю, что может сделать такая молоденькая девушка, как я. Но я собираюсь выяснить. Если это будет означать, что надо вернуться туда, мои родители меня не поддержат. Я хочу, чтобы ты мне с ними помогла, Холли. Знаю, тебе это трудно, но пожалуйста . Ты должна сказать им, что мне надо заглушить этот голос. Даже если не удастся сразу избавиться от него, может, я сумею заставить его притихнуть.

– Хорошо, – кивает Холли, хотя она в ужасе. – Я помогу. – Тут ее осеняет, и она широко улыбается. – Тебе надо поговорить с тем парнем, который вытащил тебя из-под автомобиля.

– Я не знаю, как его найти.

– Билл тебе поможет. А теперь расскажи мне об игровой приставке.

– Ее больше нет. Фургон раздавил ее. Я видела обломки, и я рада. Всякий раз, закрывая глаза, я вижу этих рыб, прежде всего эту розовую рыбу-число, и слышу мелодию. – Она напевает мелодию, но Холли ни с чем не может ее связать.

Медсестра вкатывает тележку с лекарствами. Спрашивает у Барбары, как она оценивает боль по десятибалльной шкале. Холли становится стыдно: она не спросила, а сделать это следовало в первую очередь. Иногда она такая черствая.

– Не знаю, – отвечает Барбара. – Может, на пять?

Медсестра снимает крышку с пластмассового подноса и протягивает Барбаре маленький бумажный стаканчик. В нем две белые таблетки.

– Как раз для пяти баллов. Спать будешь как младенец. По крайней мере пока я не приду, чтобы проверить зрачки.

Барбара проглатывает таблетки, запивая глотком воды. Медсестра говорит Холли, что скоро ей придется уйти, чтобы «наша девочка» отдохнула.

– Я уйду, – обещает Холли и, как только за медсестрой закрывается дверь, наклоняется вперед: лицо напряжено, глаза сверкают. – Игровая приставка. Как она к тебе попала?

– Мне дал ее мужчина. Я была в торговом центре на Берч-стрит с Хильдой Карвер.

– Когда?

– Перед Рождеством, незадолго. Я помню, потому что еще не купила подарок для Джерома и начала нервничать. Увидела красивую спортивную куртку в «Банана репаблик», но стоила она дорого, а он собирался строить дома в Аризоне до мая. А когда строишь дома, такая куртка совершенно ни к чему, верно?

– Полагаю, да.

– Мужчина подошел, когда мы с Хильдой ели ленч. Конечно, не положено разговаривать с незнакомцами, но мы уже не маленькие девочки, да и дело было в ресторанном дворике среди множества людей. Опять же выглядел он респектабельно.

Самые худшие обычно так и выглядят, думает Холли.

– Он был в роскошном костюме, какие стоят жуткие деньги, и держал в руке портфель. Сказал, что его зовут Майрон Зетким и он работает в компании «Санрайз солюшнс». Дал нам свою визитку. Показал пару «Заппитов», портфель был ими набит, и сказал, что мы получим их бесплатно, если согласимся заполнить вопросники и прислать их в компанию. Адрес был на вопроснике. И на визитке.