Лиза Скоттолине - Каждые пятнадцать минут

Сьюзан фыркнула.

– Да что ты? И это что, меняет дело? А ты представляешь себе травму, которую получили эти дети? Ты? Да все!

– Сьюзан, давай вернемся к сути. Какое отношение это имеет к моему прошению о приоритетной опеке?

– Самое прямое. Я как раз перехожу к этому. Итак, Макс – твой частный пациент, не так ли? Ты проводишь сеансы терапии с ним в своем доме, правильно?

– Да, правильно.

– То есть это тот же самый дом, в который ты хочешь поселить Ханну?

До Эрика начало доходить, что она имеет в виду.

– Ты хочешь получить право приоритетной опеки и совместного проживания с ребенком в доме, где – под той же крышей – принимаешь пациентов, которые берут детей в заложники с ружьем в руках? Которые угрожают бомбами? Которые становятся причиной самой масштабной полицейской операции в этой местности за все время существования здесь полиции?

– О нет. – Эрик потер ладонью лоб. – Но… я тщательно отбираю своих частных пациентов. Они не опасны.

– Тогда как в число твоих частных пациентов попал Макс?

– Макс… Он из больницы, но это не имеет значения. Они не опасны!

– Мы не сможем убедить в этом суд – теперь, после того что случилось в торговом центре, не сможем. Подожди, не вешай трубку, давай я прочту тебе заявление Кейтлин. – Сьюзан замолкла, в телефонной трубке послышался стук клавиш компьютерной клавиатуры. – Да, вот оно. «Муж истицы имеет несколько десятков частных душевнобольных пациентов, с которыми он проводит регулярные сеансы психотерапии в доме, в небольшой комнате в задней части дома. Кабинет отделен от дома обычной дверью, на которой даже нет замка, и от проникновения в дом душевнобольных пациентов, включая тех, кто принимает сильнодействующие психотропные препараты, нет никакой защиты».

Эрик застонал:

– Я лечу депрессии, тревожные состояние, лечу тех, у кого большое горе. Это же не «Молчание ягнят».

– Дай мне закончить. «Кроме того, муж истицы принимает этих пациентов по вечерам, когда угроза для его семилетней дочери наиболее высока и когда возрастает угроза сексуального насилия…»

– Достаточно. – У Эрика засосало под ложечкой.

– Давай откровенно – это неоспоримый аргумент.

– Но я могу переехать. Снять новый дом, где будет отдельное помещение для кабинета, не в самом доме. У меня договор, но думаю, я смогу его расторгнуть. – Эрик подумал о комнате Ханны, которую недавно покрасил в розовый цвет. – Или я могу просто снять помещение под кабинет – не в доме.

– Ладно, это мы обсудим. Обе эти возможности.

– Мы скажем об этом в суде?

– Эрик, оставь эту мысль. У меня встреча, мне пора идти. – Сьюзан помолчала. – У нас десять дней на ответ. Ты думаешь, за эти десять дней с тебя снимут подозрение в убийстве?

– Очень надеюсь. – Эрик взглянул на папку с историей болезни Макса.

– Хорошо. Я пришлю тебе все бумаги курьером, сам сможешь ознакомиться. И держи меня в курсе всего.

– Я правда не могу забрать сегодня Ханну?

– Не можешь. Я собираюсь написать судье личное письмо: что мы согласны с ограничениями и что им не нужен ордер – в связи с экстраординарными обстоятельствами. И я восхищена тем, как ты вел себя в торговом центре, – это было очень смело.

Эрик вздохнул, признавая временное поражение:

– Может быть, так даже пока лучше для нее. У меня перед дверью полно репортеров.

– Это правильной подход. Копи пока силы. Прежде чем предпринимать какие-то решительные шаги, надо остыть.

– Ладно, спасибо. – Эрик повесил трубку, и его внимание сразу переключилось на записи о первом сеансе с Максом. Он постарался отодвинуть мысли о Ханне на задний план и начал читать. Через несколько секунд зазвонил его домашний телефон, стоящий на столе, и он автоматически взял трубку – а вдруг это звонил пациент:

– Алло, доктор Пэрриш слушает.

– Доктор Пэрриш, меня зовут Тайлер Чаудхари, я из «Филадельфия Инквайр», я бы хотел задать вам несколько вопросов, связанных с убийством Бевильакуа…

– Простите, я не даю комментариев.

– Но, доктор Пэрриш, для вас это шанс рассказать свою версию происшедшего. Вы можете попытаться объяснить, почему соблюдаете профессиональную тайну, почему прячетесь…

– Без комментариев. До свидания.

Эрик бросил трубку, открыл папку Макса и начал работать.

Час спустя все записи были прочитаны, все детали восстановлены в памяти Эрика – и все же он ни на шаг не приблизился к разгадке того, кто мог убить Рене. Он рассеянно посмотрел в окно, на раскидистые кусты сирени, на бабочек, порхающих с цветка на цветок… Вид мог бы быть совсем приятный, если бы не толпящиеся перед окнами репортеры, которые громко разговаривали, хохотали и посылали в небо огромные клубы сигаретного дыма, медленно проплывающие мимо его окна.

Эрик чувствовал себя потерянным. Он вдруг остро ощутил, как неправильно то, что он сейчас дома, в то время как должен бы быть на работе, в больнице. Его жизнь, как и его дом, перевернулась с ног на голову. Мысли его закрутились вокруг пациентов в больнице, вокруг того, как обычно проходит его рабочий день. Ему страшно захотелось оказаться сейчас там, на утренней конференции, слушать доклад Амаки о том, как прошла ночь, затем провести обход, подойти к каждому пациенту, спросить, как он себя чувствует, вместе с Сэмом направиться к Перино, надеясь, что тому стало лучше… Эрик вспомнил жену Перино, и ему стало любопытно, что она теперь о нем думает: наверное, уверилась в том, что он преступник, – теперь, когда он официально обвиняется в покрывательстве убийцы, а может быть, даже сам является убийцей.

Кристин, вероятно, смеется над его проблемами – ей, наверное, приятно, что ее попытка разрушить его жизнь так удачно совпала с действиями полиции. Эрик до сих пор понятия не имел, зачем она вдруг обвинила его в сексуальных домогательствах – разве что она приревновала к Лори, но если так, то Кристин явно страдала патологией, которую Эрик не мог определить. Несомненно. Потому что он никогда не обращал на нее внимания. Для него она была одной из студенток на психиатрической практике – и больше ничего, даже несмотря на ее выдающиеся внешние данные. Он вдруг поразился, насколько закрытой была Кристин, как умело она скрывала свои истинные эмоции, а также – как болезненно сильно она стремилась причинить ему зло. Правда, она и ее фальшивые обвинения сейчас отошли на задний план и волновали его меньше всего.

Эрик услышал взрыв хохота в толпе репортеров. Он подошел к окну и закрыл его, чтобы мысли не путались. Было практически невозможно понять, кто мог убить Рене, потому что он ведь совсем ничего не знал о ней. Снова сев за стол, он попытался сосредоточиться – теперь, когда в комнате было тихо, это было проще.