Джон Сирлз - Экзорцисты

Сначала я не поняла, что она имеет в виду.

– Но почему ты…

– Мой отец никогда не интересовался моими желаниями – пока я не начала так себя вести. Тогда он стал обращать на меня внимание. И я стала всем управлять. Сначала власть над ним не имела особого значения – она лишь дала мне возможность сделать его таким же несчастным, как я. Но в результате это привело меня сюда, и теперь я живу с вами, а не с ним.

– Понятно. Но он рано или поздно за тобой вер-нется.

– Сначала меня это тревожило. Но с тех пор прошло много времени, и я практически уверена, что он сдался. До того, как мы приехали сюда, я сделала так, что жить со мной стало невозможно. Теперь он меня боится. Он в ужасе . Я творила с ним страшные вещи. Так что если он умен – а он по-своему совсем неглуп, – он постарается держаться от меня подальше. Потому что я хочу остаться жить здесь, Сильви. Я хочу ходить в школу, как нормальный человек, иметь нормальную семью и нормальную жизнь.

Возможно, Абигейл Линч была первым человеком, который посчитал нашу семью нормальной, но я не стала ей ничего говорить, я продолжала ее слушать.

– Твой отец упомянул, что скоро у него будет лекция. Он спросил, хочу ли я выйти на сцену, чего бы твоя сестра никогда не стала делать, и рассказать, как твои отец и мать мне помогли.

Я попыталась вспомнить хотя бы один случай, когда отец предлагал Роуз выйти с ним на сцену, но не сумела.

– И что ты ему сказала?

– Что я это сделаю. С радостью.

– Но ты будешь лгать. А мой отец не…

– Пожалуйста, Сильви. Если я все сделаю хорошо, никому не будет никакого вреда. К тому же это не совсем ложь. Во мне что-то есть , мой отец сказал правду тебе и твоей матери в тот первый день. Некоторые люди называют его демоном. А я лишь знаю: что-то заставляет меня именно так проживать свою жизнь. И делать ужасные вещи.

Она рассказывала о таких вещах, что я обрадовалась разделявшей нас стене. Сейчас я не хотела на нее смотреть. Все лето я думала о сделке, которую заключили мои родители, и о том, что осенью мы вернемся к прежней жизни. Я даже зачеркивала дни в календаре, ждала, когда наступит сентябрь и мы поедем за Роуз, чтобы привезти ее домой. И представляла, что Абигейл уедет и снова будет жить с отцом. Но теперь я не знала, что произойдет, и потому молчала. Абигейл тоже ничего не говорила.

Шли дни, и мы жили двумя жизнями: в одной Абигейл и я были лишенными тел голосами, разговаривающими в темноте через стену между нашими спальнями. Мы избегали трудных тем. Абигейл научила меня предполетному ритуалу, который проводила ее мама, и я повторяла его для нее каждый день перед сном – нечто вроде молитвы. И еще была вторая жизнь, которой мы жили днем. Абигейл больше не боялась ходить в подвал, она спускалась туда и проводила там долгие часы, разучивая слова своего выступления вместе с отцом. Он сказал ей, что она должна будет подняться на сцену и рассказать свою историю. Однако она хотела, чтобы он заранее проверил и одобрил каждое ее слово и каждый жест.

А потом, как и предсказывала мама, лето закончилось и начались занятия в школе. До публикации книги оставалось несколько недель, и, хотя отец потребовал, чтобы репортер прислал нам экземпляр, Хикин так и не появился. Между тем отец и мама продолжали читать лекции, Абигейл присоединялась к ним на сцене, и, если верить отцу, они имели большой успех. Я ждала в фойе, как делали мы с Роуз, листала страницы старого издания «Джейн Эйр», перечитывала слова, которые подчеркнула много лет назад, и не всегда понимала, что меня в них привлекло.

Восьмой класс я ждала с нетерпением, последний перед переходом в старшую школу. Но с самого первого дня, как только я переступила порог школы и увидела учителей, Гретхен и Элизабет, которые уже никогда не станут прежними после публикации статьи в газете, я почувствовала, что этот год нужно попросту пережить.

Я очень ждала визита к Роуз, ведь девяносто дней подходили к концу. Мама сказала, что мы отправимся в школу Святой Иулии в первые выходные после начала занятий. Никто не упоминал о том, чтобы записать в школу Абигейл, как она надеялась. Она лишь провожала меня каждый день до остановки – босая, – а потом встречала, когда я возвращалась домой.

Через несколько дней после начала занятий я вышла из автобуса и обнаружила, что она, как всегда, меня ждет. Еще до того, как я заметила свежие царапины и синяки на ее ногах, я уловила, что выражение ее лица изменилось, глаза слегка остекленели и стали отрешенными. Когда автобус поехал прочь, Абигейл заговорила, но совсем не тем безмятежным голосом, к которому я привыкла.

– Давай не пойдем домой сразу, ладно?

– Хорошо, но почему?

– Твои родители. В доме кое-кто появился.

– Твой отец? – спросила я, чувствуя, что в моем голосе появилось неизбежное облегчение. – Он наконец вернулся?

– Нет, – ответила она. – Пока нет. Но именно об этом я хочу с тобой поговорить. Твоя мама сказала, что он может приехать за мной в самое ближайшее время.

Она пошла в сторону от дома, и я двинулась за ней. Вскоре она привела меня к фундаменту, где мы с Роуз играли в строительство воображаемых домов. Осыпающиеся бетонные ступеньки, изогнутая арматура, упавшее в лужу дерево – я посмотрела вниз, пытаясь увидеть там нас с Роуз.

Хотя Абигейл была босой, она начала спускаться вниз по ступенькам. Я забеспокоилась, что она порежет ноги, но Абигейл никогда не носила носки или туфли, поэтому не обращала внимания на то, что у нее под ногами. Когда мы оказались внизу, девочка взяла камушек и начала писать им на стене, как делали мы с Роуз пастельными мелками.

Она нарисовала X и Y – на некотором расстоянии друг от друга. Буквы походили на диковинный рисунок, который я видела на боку фургона в тот день, когда они к нам приехали, странное безголовое животное с бесконечным развевающимся хвостом.

– Если хочешь заняться алгеброй, – сказала я, стараясь пошутить и глядя на нее сверху низ, – то у меня полно домашних заданий в портфеле. Могу тебе все отдать.

– Это вовсе не алгебра, – серьезно сказала Абигейл.

– Тогда что? – спросила я, глядя на наш дом и начиная испытывать нетерпение.

– Это больше похоже на урок географии. Урок, который ты мне сейчас должна дать. – Она помолчала и посмотрела на меня. Однако я продолжала поглядывать в сторону дома, пока Абигейл не заговорила снова: – Если я в X, иными словами в Дандалке, но хочу быть в Y, а это железнодорожный вокзал в Балтиморе, как мне лучше туда попасть?

Мне было странно вести такой серьезный разговор при дневном свете, а не через стену спальни.

– Спроси у моих родителей. Они…

– Они отказались мне сказать, Сильви. Они хотят, чтобы я оставалось здесь до тех пор, пока за мной не приедет отец. Но я не могу этого допустить. Больше никогда.