Дэвид Моррелл - Инспектор мертвых

Комиссар Мэйн спустился вниз. Беккер снова чихнул.

– Простите.

– Скоро мы все расчихаемся, – проворчал Райан. – Посмотрите, какой слой пыли. Большинство папок не открывали с того дня, как положили сюда.

– Десятого июня тысяча восемьсот сорокового года, – произнес Де Квинси. – В этот день Эдвард Оксфорд выстрелил в королеву, а маленький ирландский мальчик бежал за ее каретой.

– «Пожалуйста, помогите моим матери, отцу и сестрам», – припомнил Райан. – Но мы даже не знаем, были ли арестованы его родители и сестры, и если да, то за какое преступление.

– Что, если каждый из нас выберет себе по полке и начнет просматривать досье от десятого июня и раньше? – предложил Беккер. – Нам нужны арестованные с ирландскими фамилиями.

Свет фонарей не в силах был разогнать тени в углах чердака. Райан открыл одну из папок, взял несколько верхних документов и тут же чихнул, как сам и предсказывал.

– В тридцатые и сороковые годы множество ирландцев переселились в Лондон, спасаясь от нищеты, – объяснил он Беккеру и Эмили, которые были слишком молоды, чтобы помнить те бедствия. – Они голодали и готовы были работать за любую, самую мизерную плату. Большинство горожан враждебно относились к ним, считая, что они отнимают места у английских рабочих. Мне самому, тогда еще мальчишке, пришлось скрывать свой ирландский акцент и рыжие волосы.

– Уильям Гамильтон был ирландцем, – произнес Де Квинси, рассматривая пожелтевшие от времени документы.

– Кто такой Уильям Гамильтон? – удивленно спросил Беккер.

– Четвертый из тех, кто покушался на жизнь королевы, – ответил Де Квинси. – Он вырос в сиротском приюте в Ирландии. Во времена Картофельного голода он уехал в поисках лучшей доли в Англию, но не смог найти работу и в сорок восьмом году перебрался во Францию. Это был год революций, охвативших почти всю Европу. Вскоре Гамильтон вернулся в Лондон с мыслями о свержении британского правительства. Несколько месяцев он питался тем, что подавали ему сердобольные женщины, и в конце концов пришел в такое отчаяние, что выстрелил в королеву.

– Если ваши предположения верны, то скоро мы получим следующую жертву с запиской, где будет указано имя Уильяма Гамильтона, – заметил Райан.

– Вне всякого сомнения, убийца действует последовательно, – согласился Де Квинси. Он достал из кармана бутылочку с лауданумом, посмотрел на нее, покачал головой и сунул обратно. – Возможно, в записке, найденной в руках у следующей жертвы, будет указана не «Молодая Англия», а «Молодая Ирландия».

– «Молодая Ирландия»? – переспросила Эмили.

– Гамильтон состоял в группе под названием «Молодая Ирландия». Заговорщики устраивали беспорядки и выступали против правительства.

– Полагаю, не следует удивляться обилию ирландских фамилий в полицейских отчетах того времени, – предупредил Райан. – За ирландцами констебли следили с особым вниманием.

– Я тоже так думаю, – вставил Беккер, перебирая документы. – Слишком много ирландцев, чтобы проверить каждого за то время, которым мы располагаем.

– Возможно, мы пошли по неверному пути, – задумчиво проговорила Эмили.

– Что вы хотите сказать?

– Раз тот мальчик просил королеву помочь его родителям и сестрам, то, может быть, нам следует искать их в документах не до десятого июня, а после, – предположила девушка. – Нечто ужасное должно было произойти с какой-то ирландской семьей уже после покушения, через несколько дней или недель.

Отец Колина стоял в шумной, волнующейся толпе возле Ньюгейтской тюрьмы. Его обычно румяное, пышущее здоровьем лицо сейчас сделалось бледным.

– Это займет куда больше времени, чем я рассчитывал, – сказал он. – Эмма и Рут не могут так долго оставаться одни. Возвращайся домой, забери их и приведи сюда. Каждый день в восемь утра, в полдень и в шесть вечера я буду ждать вас на этом месте.

– Но я не хочу оставлять тебя, – запротестовал Колин.

На лбу у отца выступил пот.

– У нас нет выбора. Я не могу сосредоточиться на том, как вытащить мать из тюрьмы, пока волнуюсь за твоих сестер.

Колин со слезами на глазах обнял отца и поспешно отправился домой. Чем быстрее он приведет сестер в Лондон, тем раньше снова встретится с отцом… Тем раньше тот добьется освобождения матери… Тем раньше вся семья опять соберется вместе.

Колин задыхался на переполненных людьми и экипажами улицах Лондона, у него кружилась голова. Пробираясь к предместьям, он вспотел гораздо сильнее, чем можно было бы объяснить быстрым бегом и июньской жарой. Когда Колин наконец оказался в Сент-Джонс-Вуде, он уже двигался как во сне. Мальчик вспомнил, как вместе с отцом пил воду из колонки в том переулке, где они провели ночь, как смывал грязь с лица и приглаживал мокрой рукой волосы. Кто-то из прохожих посоветовал им не пользоваться колонкой, потому что многие в округе заболели после этого. Но другие утверждали, что отравление вызвал загрязненный воздух. В любом случае у Колина с отцом не было выбора: другой воды они не нашли.

Уже в сумерках шатающийся от усталости Колин добрался до их недостроенного поселка. Перед глазами у него стоял туман; мальчик даже не понял, как оказался дома. Позже он узнал, что Эмма и Рут увидели его на улице и выбежали навстречу.

Три дня его мучила лихорадка. Затем он очнулся, увидел испуганные лица сестер и с трудом пробормотал:

– Надо идти к папе. Он ждет нас.

Однако Колин был еще слишком слаб, чтобы отправиться в путь.

– Тебя так трясло, что мы боялись, как бы ты не умер, – призналась Эмма.

– Соседи знают, что случилось с мамой?

– Да.

– Кто-нибудь из них принес вам поесть?

– Нет, – ответила маленькая Рут.

– А подруга мамы, что живет в доме через дорогу? Та самая, что посоветовала отнести вязанье в лавку Барбриджа?

– Она отворачивалась, когда видела нас, – сказала Рут.

Раньше щербинка между передними зубами делала ее личико только милее, но сейчас сестра казалась Колину самой грустной девочкой на свете.

– Мы должны пойти к папе, – напомнил он и с трудом поднялся с кровати.

– Да, – с решительным видом согласилась Рут. – Надо помочь ему.

Они собрали всю еду, какую нашли в доме: немного хлебных корок и картофеля.

Колин из-за слабости не мог идти быстро. Час за часом они тащились по пыльной дороге, постепенно приближаясь к шумному, укрытому бурой пеленой смога Лондону.

Солнечный свет уже померк, когда они подошли к площади перед Ньюгейтской тюрьмой, где отец обещал ждать их каждый день в восемь утра, в полдень и в шесть вечера. Но звон колоколов в соборе Святого Павла подсказал детям, что уже намного больше шести часов.

– Папа придет завтра утром, – успокоил сестер Колин.

Но на следующий день отец не появился ни в восемь утра, ни в полдень.