Мариша Пессл - Ночное кино

– Макгрэт, ты сбрендил? – прошептал он, на щелочку приоткрыв дверь.

– Надо поговорить.

– Ты слепой? Я занят.

– Это срочно.

Его темные глаза замигали за очками. Он глянул через плечо. Студенты завороженно смотрели на экран; Бекман шмыгнул в коридор и беззвучно притворил за собой дверь.

– Ты что творишь – ты же знаешь, я ненавижу, когда меня перебивают на лекции. Есть такая, знаешь ли, мелочь, называется творческий полет …

– Как зовут твоих котов?

– Что ты сказал?

– Твои коты, коты твои паскудные. Как их зовут?

Какая-то студентка, проходя мимо, опасливо на меня покосилась.

– Моих паскудных котов? – переспросил Бекман, пылая очами. – Вот почему ты никогда мне не нравился, Макгрэт. Ты не просто капризный грубиян – ты даже не можешь выучить котов, которым тебя раз пятнадцать представляли. Можно подумать, это ниже твоего достоинства. – Он открыл рот, планируя снова мне попенять, но, видимо, заметил, что меня лихорадит, и лишь поправил очки на носу. – Полные имена или прозвища?

– Полные имена. Начни с того, про которого недавно рассказывал. Что-то насчет турецких сигарет «Мурад».

Бекман откашлялся.

– Сигареты Мурад. Борис, Бандитский Сын. Одноглазый Понтиак. Кадр Любопытный Том. Не Знают Что. Стейк Тартар. – Он поиграл бровями. – Это сколько уже?

– Шесть. – Я записывал.

– Злой Король. Фил Люмен. И последний, коему место среди первых, Тень. Все. Наслаждайся. – И, поведя рукой, как матадор, он шагнул к двери.

– Это у нас что – фирменные фишки Кордовы?

Он вздохнул:

– Макгрэт, я же сто раз объяснял…

– Как именно это работает? Где они появляются?

Он прикрыл глаза.

– Минимум одна или две, иногда целых пять фишек – личных подписей, если угодно, – возникают без предупреждения, как давно потерянные родственники или сочельник, в каждой истории Кордовы, какова она ни есть. Естественно, вокруг них всякий раз большая драма. – Он сощурился, посмотрел, как я корябаю на бумажке. – А что, вообще, случилось?

Я предъявил ему сигаретные окурки. Бекман нахмурился, осмотрел один и, видимо прочтя бренд на фильтре, испуганно уставился на меня:

– Господи всемогущий, где ты нашел?..

– За городом. На пожарище.

– Но их не существует – они есть только в фильмах Кордовы.

– Где я и нахожусь.

– Чего?

– Мне кажется, я внутри фильма Кордовы. В очередной его истории. И она еще не закончилась.

– Что ты несё?..

– Он меня подставил. Кордова. Может, и Александра тоже. Я не знаю как и почему. Я только знаю, что расследовал обстоятельства ее смерти, и все, с кем я говорил, все, кто с ней столкнулся, – все исчезли. Этот человек любит играть с реальностью – манипулирует актерами, доводит их до грани. А теперь то же самое делает со мной.

Челюсть у Бекмана отвисла, глаза потрясенно распахнулись. Похоже, он лишился восприимчивости и впал в состояние фуги.

– Объясни про сигареты, – сказал я.

Он перевел дух:

– Макгрэт, это очень нехорошо.

– А поточнее не выйдет?

– Я же говорил: оставь его в поко…

– Сигареты!

Он постарался взять себя в руки:

– Если ты первый персонаж, который появляется в сцене после того, как курили сигареты «Мурад», значит ты меченый, Макгрэт. Ты приговорен. Обречен.

– Но есть же какой-то выход…

– Нету. – Он изогнул бровь. – Есть крохотный шанс, что ты выживешь, – для этого тебе надо на чистой вере прыгнуть в пропасть, но это как прыгать с небоскреба на небоскреб. В итоге ты почти всегда расплескан по тротуару, либо мертв, либо в мучительном аду, рвешься из кокона, как Ли в La douleur .

Я записал.

– Борис, Бандитский Сын?

– Давний каскадер Кордовы. Полное имя – Борис Драгомиров. Миниатюрный такой, но мускулистый русский. Отец на родине был известным бандитом, звали его просто Фингал. Успешно сбегал из любой тюрьмы и единственного сына Бориса обучил всем своим методам. Кордова снимает Бориса в каждом фильме. Борис делает всю грязную работу – мошенничество, побои, взломы с проникновением, автокатастрофы, прыжки с обрывов. Крупнейшая роль – шантажист в «Щели в окне», сидит за окошком в исповедальне и до смерти пугает Джинли. Бегает, как разогнанный «мазерати», и всегда может убежать от чего угодно.

Я мигом сообразил.

– Я за ним гнался, – сказал я. – Я с ним разговаривал.

– Ты разговаривал с Борисом, Бандитским Сыном?

Я вкратце объяснил, как он влез ко мне в квартиру, слинял через весь Вест-Сайд на пирс, прикинулся престарелым педерастом и в мгновение ока исчез.

– Макгрэт, как ты мог прохлопать? Это же Похотливый Хрыч, его легендарный кунштюк.

– А Одноглазый «Понтиак»?

Бекман задумчиво переплел пальцы:

– Всегда есть темный «понтиак», черный, синий или темно-бордовый, с одной горящей фарой. Предмет или человек, которого он ею освещает, будет уничтожен.

Хоппер утверждал, что видел такую машину на стоянке мотеля, пока они с Норой ждали моего возвращения из «Гребня». Я это пометил, а Бекман заглянул в мои записи.

– Ты видел Одноглазый «Понтиак»?! – вскричал он. – Не говори мне, что ты был под фа…

– Я не был. И видел его не я. Кадр Любопытный Том?

Бекман в нервном негодовании захлопал ресницами:

– Фирменный кадр Кордовы. Как и вид из багажника у Тарантино, Любопытный Том – кадр без склеек, где человек не знает, что за ним пристально следят. В кадре всегда есть отдернутая занавеска, жалюзи, грязное окно автомобиля или приоткрытая дверь.

Я поразмыслил, но никаких обстоятельств моего расследования это не проясняло.

– Не Знают Что? – продолжал я.

Бекман пожал плечами:

– Прихвостень, правая рука, представитель, шестерка. Появляется, когда не желает появляться босс, невозмутимо и бездумно выполняет указания, тем самым напуская на мир темную злую силу. Это, само собой, библейская цитата, из Луки, глава двадцать три: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают».

Я поворочал мозгами, а затем меня осенило. Так очевидно, что я чуть не рассмеялся вслух. И записал имя.

– Тео Кордова? – переспросил Бекман, читая у меня через плечо. – На что тебе сдался Тео Кордова?

– Он за мной следил.

– Сын Кордовы? С чего ты взял, что это он?

– Трех пальцев на левой руке не хватает.

Бекман содрогнулся:

– Да, верно. Тео всегда был странным, молчаливым юношей. Затравлен отцом, годами умирает от любви к женщине старше его.

Я нацарапал и это.

– Стейк Тартар?

Бекман энергично облизнулся:

– В каждом фильме кто-нибудь, зачастую статист, сидит и жует мелко нарезанное сырое мясо. Так вот. Первый, кто после этой недожаренной трапезы появляется в кадре средним или крупным планом, – он что? Правильно, гнилой. Он втайне – обычно за кадром – стал предателем, продался, перебежал, дезертировал, ему больше нельзя доверять. Так Кордова напоминает нам о нашем вездесущем внутреннем каннибале – о том, что в конечном итоге все мы – прожорливые твари и станем удовлетворять свои самые чудовищные желания, если настанет подходящий момент. Говорят, это его любимое блюдо.