Оливер Пётч - Крепость королей. Проклятие

Шарфенек пожал плечами:

– Легенда о Барбароссе действительно сослужила нам хорошую службу. Благодаря ей простой суеверный люд не мешался у нас под ногами. Но от слухов, к сожалению, не уберечься. Произошла небольшая… – тут граф помедлил, – скажем так, заминка. Тогда-то я и понял, что необходимо купить Шарфенберг, чтобы избавиться от любопытных глаз. – он улыбнулся: – А вот Трифельс был для меня, увы, недосягаем.

Агнес с отвращением отвернулась и снова посмотрела в окно, откуда открывался вид на внутренний двор, сараи, конюшни, огород, кладбище и колодезную башню. Все это скоро перейдет к графу. Она же станет для него лишь милым украшением. Но разве у нее был выбор?

Тут взгляд ее остановился на надгробных плитах. Одна из них еще сверкала белизной в лучах восходящего солнца, лишь несколько маков цвели на свежей могиле. Там покоился бывший казначей, Мартин фон Хайдельсхайм. В рыхлой земле копались две растрепанные вороны.

Агнес вспомнила, как они обнаружили мертвого казначея и каким образом он был убит. Учитывая, насколько глубоко вошли в тело дорогие, с орлиным оперением болты, легко было заключить, что убийца стоял довольно близко. Значит, Хайдельсхайм узнал преступника. Или не подозревал об исходившей от него опасности…

Агнес уставилась в пустоту. Что там граф сказал насчет раскопок?

Произошла небольшая, скажем так, заминка.

Обе вороны с шумом взлетели с надгробной плиты.

– Какое счастье, что отец не выдал меня за нашего казначея Хайдельсхайма, – невозмутимо проговорила Агнес, глядя в окно. – Иначе вы так и остались бы ни с чем. Вы ведь его помните?

– Тот вероломный малый, что взял да и сбежал от вас?

– Не совсем так. Его в итоге нашли зарытым в яме, с арбалетным болтом в горле.

Агнес повернулась к графу. Тот, скривив губы в сочувственной улыбке, вздохнул:

– Какая жалость!.. Но в этих местах не так уж безопасно. Любой может стать жертвой грабителей и убийц. Некоторые слишком далеко заходят в лес, что-то ищут и в итоге не находят ничего… – Шарфенек говорил очень тихо, голос его ножом рассекал воздух. – Я бы на вашем месте тоже не углублялся в леса, милая Агнес. Поистине жаль было бы ваше прекрасное личико.

Граф смерил Агнес долгим взглядом, улыбка застыла на его лице. В конце концов он рассмеялся, и гроза миновала.

– Ну что мы все о мертвых! – продолжил он доброжелательно. – Поговорим лучше о живых.

Шарфенек встал и прошел к полке, на которой стоял кувшин с вином и пара хрустальных бокалов. Напевая себе под нос, разлил вино и протянул Агнес один из бокалов.

– Ты смышленое дитя, Агнес. Смышленое и любознательное, – сказал он доверительным тоном. – Даже удивительно, при таком-то непробиваемом отце… Тебе следует с гордостью носить имя Шарфенеков.

Рука с такой силой впилась в бокал, что Агнес испугалась, как бы он не треснул.

– Я никогда не стану Шарфенек, – ответила она холодно. – Я навсегда останусь хозяйкой Трифельса.

Граф удивленно вскинул брови:

– Хозяйка Трифельса? Поистине почетный титул. По-моему, ты наконец начала взрослеть. – Он с улыбкой поднял бокал: – Тогда за хозяйку Трифельса. И сокровища норманнов, которые мы скоро отыщем!

Агнес не стала чокаться. Она поднесла к губам бокал с крепким красным вином и осушила его одним глотком.

Вино по вкусу походило на кровь.

Матис устало наблюдал за жирной мухой, что нарезала широкие круги по камере. Как и он сам, насекомое, видимо, одурело от летнего зноя. С яростным гулом муха несколько раз врезалась в стену и в конце концов шлепнулась на устланный грязной соломой пол. Из щели между досками выскочил большой паук и скрылся с добычей в темном углу.

Матис прислонился к стене и закрыл глаза, но о том, чтобы уснуть, нечего было и думать. Он уже целый день изнывал на знойном чердаке сторожки. Сквозь зарешеченное окошко долгое время заглядывало яркое солнце, но и оно уже скрылось за городскими стенами. Близился вечер, и Матис невольно припомнил, как несколько месяцев назад сидел в узилище Трифельса. Ему пришлось провести там много дней и ночей, и все-таки тогда он не чувствовал себя так одиноко, как теперь в Анвайлере.

Его заперли в прославленной «сушилке» – обитой железом камере над сторожкой у нижних ворот. Зимой здесь слюна леденела во рту, а летом под жестяной крышей стояла адская жара. После этой камеры любой задира и дебошир становился шелковым.

Несмотря на духоту в камере, Матиса била дрожь. В него закрадывался страх. Похоже, в этот раз ему уж точно не выбраться. Приговор его был, в общем-то, уже оглашен: он повинен в смерти городского наместника. А если станет отпираться, то палач из соседнего Квайхамбаха просто вывернет ему все кости из суставов, подвесив к ногам тяжелые булыжники. Матис уже видел, как мастер Якоб тащил к виселице расхитителя церковных пожертвований. Упрямец даже идти не мог самостоятельно – его конечности волочились, точно у куклы, которой обрезали нити. А сам он долго ли сможет выносить пытки? Или легче сразу признаться и тем самым обеспечить себе быструю и безболезненную смерть?

Матис застонал и провел языком по пересохшим губам. Никогда в жизни ему не хотелось так пить! Похмелье с прошлой ночи еще не прошло, да и жара высушила его, как яблоко. Вероятно, советники Анвайлера надеялись таким образом быстрее добиться признания.

«Я нужен им, – подумал Матис. – Только если я признаюсь, городская знать оградит себя от подозрений, и герцог останется доволен».

Всего несколько лет назад горожане Анвайлера взбунтовались против герцога, и дело едва не дошло до войны. С тех пор назначенный герцогом Бернвард Гесслер правил в городе железной рукой. Ужасное убийство навело бы на подозрение, что жители снова замышляют восстание.

В сотый раз Матис подошел к зарешеченному окошку с восточной стороны и взглянул поверх городских крыш на гору Зонненберг, на которой возвышался Трифельс. Недосягаемо далекий… И зачем он только согласился пойти в Анвайлер? В крепости его ждали Агнес, мать, маленькая сестра, отец…

Отец.

Матис почувствовал тяжесть в груди при мысли о том, что отец при смерти лежал в постели. Жив ли он еще? Матис столько рассказал бы ему… Ганс Виленбах мог бы гордиться сыном! Юноша стиснул зубы. Теперь домочадцы в лучшем случае смогут помахать ему на прощание, пока он будет болтаться на виселице.

Матис развернулся, заслышав шаги по скрипучей лестнице, что вела на чердак. Затем послышался грохот и крики. Видимо, в знаменитую «сушилку» привели очередного постояльца.

– Пустите меня, сволочи! – донесся низкий голос. – Я и сам идти могу!

Матис вздрогнул, узнав голос. То был его друг, старый орудийщик Ульрих Райхарт.