Оливер Пётч - Крепость королей. Проклятие

Матис сжал губы, но не сумел сдержаться, и по щекам его покатились слезы. Агнес оставалось только гадать, от страха это или от злости.

Некоторое время тишину нарушало лишь фырканье Тарамиса. Наконец Агнес собралась с духом.

– Пойдем к моему отцу, – сказала она кратко.

– К твоему отцу? – Матис вытер слезы и ошеломленно уставился на Агнес. – Но он выдаст меня Гесслеру, если сам первым не повесит!

– Не говори чепухи, Матис. Не сделает он ни того, ни другого. Этот чванливый Гесслер отцу давно как бельмо на глазу. Да и не думаю я, что Гесслер станет развязывать вражду из-за какого-то подмастерья. – Она помедлила: – Хотя кое-что перед этим надо уладить.

– И что же?

– Мы должны рассказать отцу об украденной аркебузе. Если не мы это сделаем, то кое-кто другой…

Агнес устало опустилась на бревно рядом с Матисом и рассказала ему о Хайдельсхайме и его планах. Юноша слушал молча, даже терпеливо, и время от времени хрустел костяшками пальцев. В конце концов он вскочил и с такой силой пнул по гнилой березе, что та с треском повалилась.

– Похотливый ублюдок! – разразился он бранью. – Я убью его! Я всегда знал, что Хайдельсхайм положил на тебя глаз. Еще когда ты маленькая была, он провожал тебя гнусными взглядами… Жопу порву этому пердуну канцелярскому, пусть только на глаза мне попадется. Я его…

– Матис, Матис, прекрати!

Сначала жалостливо, затем все громче Агнес пыталась привлечь внимание разъяренного друга. В итоге она просто расплакалась.

– Ты разве не понимаешь? Хайдельсхайм женится на мне! Он договорился с моим отцом. Даже если ты избежишь петли и отец не выдаст тебя Гесслеру, ничего уже не будет как прежде! Хайдельсхайм возьмет меня в жены. И потом заберет меня в Вормс, где я буду вышивать, драить полы и реветь все дни напролет. Ты никогда больше меня не увидишь! Так уж устроен мир, и даже Господь милостивый не в силах что-либо изменить.

Голос ее так громко разнесся по лесу, что оба на мгновение испуганно замерли. Что, если кто-нибудь их услышал? Стражники Гесслера, например… Но все осталось как прежде. Только Тарамис смотрел на Агнес большими карими глазами, словно хотел сказать что-то в утешение.

– Пойдем, – сказал наконец Матис.

Агнес вытерла слезы и подняла на парня заплаканные глаза:

– И куда же?

– Куда же еще, дурочка? К твоему отцу, конечно. Нам, судя по всему, надо с ним кое-что обсудить.

– Но…

Плавным движением Матис вскочил в седло, устроился поудобнее и протянул Агнес руку:

– Идем же. Слезами тут тоже ничего не добьешься. Если уж и суждено твоему отцу взбеситься, так пусть уж разом. И кто знает – когда он поостынет, то, может, удосужится поговорить с тобой насчет Хайдельсхайма. Ему самому вряд ли хочется выдавать дочь за такую свинью.

Агнес устроилась за его спиной, и Тарамис понес их прочь из леса. Девушка с трепетом прижалась к Матису, и тот, отпустив поводья, с хмурым видом погнал коня к крепости.

Исполненный ненависти взгляд провожал их до тех пор, пока не стал затихать стук копыт. Тогда Хайдельсхайм выбрался из растущих неподалеку зарослей и презрительно сплюнул. После чего зашагал по грязной дороге в сторону крепости. Кровь стучала у него в висках.

Стерва, проклятая стерва!

Когда Агнес умчалась на коне из сарая, Хайдельсхайм думал, что вот-вот взорвется от переполнявшего его гнева. И как только его угораздило влюбиться в эту избалованную девчонку! Чахла бы себе в стенах Трифельса, а он нашел бы себе кого получше… Преданную женщину, молодую и послушную, которая не задирала бы нос, а рот открывала только тогда, когда ее об этом просят… которая по достоинству оценила бы брак с зажиточным казначеем из городской семьи…

Ослепленный гневом, Хайдельсхайм сначала двинулся через поля по ее следу. Так просто она от него не могла уйти! Догони он ее – и тогда уже не отвечал бы за свои действия… Но в скором времени казначей потерял ее след и в одиночку побрел по лесу, чтобы охладить свой пыл.

В конце концов, по воле случая, он услышал голоса и подкрался к этой парочке.

Пока он подслушивал их из своего укрытия, его снова охватила ярость. Холодная ненависть просто съедала его изнутри. Хайдельсхайм с самого начала возненавидел этого Матиса. От этого парня веяло упрямством и своеволием. Неудивительно, что Гесслер хотел его повесить… И его повесят, да, еще как повесят! Голубки́ решили рассказать Филиппу фон Эрфенштайну правду? Что ж, он тоже расскажет ему всю правду. Все, что он знает…

Хайдельсхайм злорадно улыбнулся. В голове его созрел план.

Напевая себе под нос, казначей брел по лесу, залитому тусклым, нереальным светом послеполуденного солнца. Да, завтра же он исполнит задуманное. Пусть каждый об этом узнает! То, что он рисковал при этом потерять должность в крепости, его нисколько не заботило. Для умного, смышленого казначея вроде него всегда найдется местечко. Шарфенеки как раз подыскивали себе нового управляющего. Еще в прошлом месяце ему довелось побывать у влиятельного семейства, чтобы передать кое-какие документы…

Хайдельсхайм решил сократить дорогу и свернул на узкую, едва заметную тропу, известную только ему. По ней он выйдет к восточной части Трифельса. Все равно он засиделся в этих развалинах, самое время осмотреться в поисках чего-нибудь нового.

Преодолев примерно половину пути, Хайдельсхайм сделал неожиданное открытие. Он в растерянности остановился и внимательно осмотрелся. Следы были свежие, хотя казначей поклясться мог, что ничего подобного здесь не видел.

– Какого черта… – пробормотал Хайдельсхайм. Он склонился над следами и провел пальцами по сырой земле.

В этот момент по усыпанной сухими листьями земле зашуршали шаги. Хайдельсхайм поднял глаза, и лицо его вытянулось в безграничном изумлении.

– Вы? Здесь? – пролепетал он. – Но почему…

Последовал тихий щелчок, и резкая боль разошлась от живота по всему телу. Казначей разинул рот и уставился на оперенный арбалетный болт, торчащий из его жилета.

– Но… но… – начал он снова.

Но вторая стрела уже впилась ему в шею. Хайдельсхайм повалился вперед и увидел, как собственная кровь полилась на листья и пропитала высушенную морозом землю.

– Я… не… понимаю…

Последнее, что он успел увидеть, – это пару начищенных сапог, стоявших прямо перед его лицом.

Сапоги стали удаляться, и вскоре наступила тишина. Лишь умиротворяюще куковала кукушка.

Уже перевалило за полдень, когда Филипп фон Эрфенштайн подъезжал к крепости Нойкастелль. На старой кляче дорога заняла около часа. Мощная крепость, в которой обитал управляющий фон Лоинген, возвышалась над небольшим селением Ляйнсвайлер и частично была вырублена прямо в скале. Далее утес обрывался в пропасть, и взору открывался вид на долину Рейна, простиравшуюся до самого горизонта.