Оливер Пётч - Крепость королей. Проклятие

– Господи, это наместник Гесслер! – прошептала она. – Что ему опять от нас понадобилось?

Агнес тоже подошла к двери. В глаза после полумрака хижины ударил яркий дневной свет, и она зажмурилась. Снаружи стояли трое мужчин в засаленных кожаных камзолах, вооруженных копьями и арбалетами. Они прислонились к повозке, в которую был запряжен крепкий тяжеловоз. Позади на сивом жеребце восседал Бернвард Гесслер. Конь нервно перебирал копытами. Наместник властно озирал практически пустую улицу и поигрывал тонким хлыстом.

– Проклятье, тут что, никого не осталось? – проворчал он. – Ни одного безмозглого холопа?.. Ну же, вылезайте из своих лачуг!

Через какое-то время крестьянка решилась выйти. При этом она покорно потупила взор.

– Все работают в поле, господин, – сказала женщина дрожащим голосом. – Нужно убрать озимые.

Наместник смерил ее недовольным взглядом.

– Это хорошо, – проворчал он. – Работа никому не повредит. Ну а ты что тут делаешь, женщина? Уж не филонишь ли?

– Мой… мой сын болен. – женщина так низко склонила голову, что Агнес испугалась, как бы она не повалилась вперед. – Я выхаживаю его.

– Ха, отговорки! Ты просто слишком ленива, чтобы…

– Она говорит правду, ваше превосходительство! – отец Тристан распахнул дверь и встал в проеме рядом с Агнес. – Мальчишку затоптала лошадь. Какой-то всадник пронесся по засеянным полям его родителей. Женщина говорит, что это, наверное, кто-то из людей Шарфенека. Судя по всему, охотники.

У наместника от удивления отвисла челюсть, но он быстро подобрался.

– Вы поглядите, – проворчал Гесслер и указал плеткой на монаха. – Добрый отец Тристан снова хлопочет о бедняках… Я думал, вы еще в Ойссертале.

Монах сдержанно поклонился.

– Как видите, люди нуждаются в моей помощи.

– Как будто настоятель в ней не нуждается… – Гесслер взглянул на Агнес. – А это не дочь ли наместника Эрфенштайна? – пробормотал он. Конь его так и не успокоился. – Ваш отец мне здорово насолил.

– Это ваше с ним дело, – резко ответила Агнес. – Меня оно не касается.

Губы наместника растянулись в тонкой улыбке.

– Ого, такая юная, но уже такая заносчивая… – Он пожал плечами: – Что ж, если ваш отец и дальше будет упрямиться, этим вопросом займется сам герцог. Филипп фон Эрфенштайн нарушает закон! Этот Матис помог бежать мятежнику и понесет за это заслуженное наказание.

– Те, другие, тоже понесли заслуженное наказание? Даже мальчишка? – бесстрастно спросила Агнес.

Она чувствовала, что ступает по тонкому льду, но была не в силах себя сдерживать.

Тем временем с полей прибежали некоторые из крестьян и с почтительного расстояния наблюдали за происходящим.

Гесслер вскинул бровь и смерил девушку взглядом.

– Женщина будет учить меня, как управлять? – спросил он резко. – Тогда скажите мне, для чего нужны законы, если их не исполнять? Во всем должен быть порядок, установленный Господом. Иначе разразится хаос.

– Господу неугодно, чтобы безусых юнцов вешали только за то, что они умирают с голоду! Господь милосерден, он…

– Молчи, девка!

Бернвард Гесслер побагровел и замахнулся плетью, словно собрался хлестнуть Агнес. Но потом вдруг понял, что перед ним не крестьянка, а дочь наместника Трифельса.

– Забрать бы вас заложницей в Анвайлер, – прошипел он. – Посмотрим, кем ваш отец больше дорожит – беглым мятежником или собственной дочерью.

– Не думаю, что это хорошая идея, – вмешался отец Тристан. – Или почтенный наместник развяжет вражду, запрещенную со времен императора Максимилиана? Что скажет герцог, если этот закон будет нарушен?

Гесслер развернулся и уставился на него. В течение какого-то времени никто не проронил ни слова. Монах и наместник словно испытывали друг друга на прочность. В конце концов Гесслер отвел взгляд.

– Хорошо-хорошо, – пробормотал он. – Оставим в этот раз все как есть. Будем надеяться, что Эрфенштайн еще образумится. У меня же есть дела поважней.

Все крестьяне уже вернулись в деревню, и Гесслер обратился к ним зычным голосом:

– Слышите меня, холопье? Вы еще не заплатили положенную герцогу десятину! Я здесь, чтобы вытрясти ее из вас.

Вперед выступил беззубый старик – видимо, деревенский староста – и низко поклонился перед наместником.

– Ваша милость, – пролепетал он. – Мы ведь на прошлой неделе отправляли вам письмо и просили отсрочки. Вы же не забыли? Мы очень надеемся, что…

Наместник отмахнулся от этих слов, как от назойливой мухи.

– Вздор! Если я дам вам отсрочку, то и в других деревнях захотят того же. И к чему это приведет?.. Нет, десятину придется заплатить. Права и обязанности для всех одни.

Он развернулся к стражникам:

– Обыскать сараи и амбары!

Под плач и причитания крестьян стражники неспешно переходили от одной лачуги к другой, опустошая погреба, сараи, загоны для скотины и даже маленькие огороды. В итоге они вернулись с тремя курами, двумя тощими козами и притащили тележку брюквы и четыре мешка зерна.

– Вот то-то же, – проговорил наместник довольным голосом. – Это уже кое-что. Так я и предполагал: вранье и ничего, кроме вранья.

– Ваша милость, ваша милость! – Старый крестьянин рухнул в грязь перед конем. – Прошу вас, только не зерно, это наши последние семена! Если вы заберете их, нам нечего будет сеять. Поля останутся незасеянными, и зимой нам придется голодать!

– Так раньше надо было приберечь, тупое отродье! – огрызнулся Гесслер.

В этот раз плеть со свистом рассекла воздух, и старик с воплем схватился за лицо.

– Если сейчас заберете зерно, ваше превосходительство, то на следующий год вы от них вообще ничего не получите, – снова вмешался отец Тристан. – Это и дураку понятно.

Гесслер снова развернулся к монаху и свирепо на него уставился. Затем двинулся на отца Тристана и дал коню шпор, да так резко, что тот заржал и взвился на дыбы. Но монах не двинулся с места.

– Если любовь к ближнему не способна пронять вас, то прислушайтесь хотя бы к голосу рассудка, – продолжил он тихим голосом. – Если им нечего будет сеять, то и урожай никто не соберет. И на следующий год герцог останется без десятины.

Наместник прикусил губу. На мгновение показалось, что он ответит монаху очередным выпадом, но затем Гесслер резким выкриком приказал стражникам:

– Оставьте два мешка зерна. Ну и, может, половину брюквы. Остальное забирайте.

Монах перекрестился:

– Господь вознаградит вашу безграничную щедрость.

– Обойдемся без Господа, святой отец. У Него есть дела поважнее, нежели выторговывать несколько гнилых брюквин.

Гесслер дернул коня за поводья и поскакал прочь, к околице. Но потом он снова развернулся и указал плеткой в сторону Агнес: