Сара Джио - Соленый ветер

– Вас двое? – спросила официантка, когда мы с Дженнифер вошли в ресторан.

– Нет. Мы ждем еще одного гостя.

В этот момент сидящая возле бара женщина поднялась и помахала нам рукой. Симпатичная, миниатюрная, с розовыми щеками и светло-русыми кудрявыми волосами, прихваченными золотой заколкой.

– Привет. – Она направилась к нам с Дженнифер. На вид ей было около шестидесяти, как моим сыновьям. – Вы, наверное, Анна.

– Да. – Я пожала ей руку. – А это моя внучка, Дженнифер.

– Добрый вечер, – тепло поздоровалась она, – я Женевьева.

– Очень рада знакомству. Присядете? – предложила я.

У Женевьевы была с собой большая сумка из ткани с сине-белыми морскими полосками. Мне стало интересно, что лежит там, внутри.

– Отличная идея, – ответила она.

Официантка провела нас к столику у окна. Я заказала бутылку белого вина.

– Поверить не могу, что вы здесь, – улыбнулась Женевьева, качая головой. – Вы казались такой загадочной. Конечно, ваше имя значилось в списке медсестер, работавших здесь во время войны, но вы все равно были словно мираж.

За столом воцарилась тишина, официантка наполнила наши бокалы вином. Я сделала глоток, по телу разлилось приятное тепло.

– Я так понимаю, вы знаете о бунгало в полумиле отсюда, – произнесла Женевьева и повернулась к Дженнифер: – Маленькая хижина. Сразу и не заметишь.

– Знаю, – кивнула я.

– Странно. – Она приложилась к бокалу и задумчиво откинулась в кресле. – Местные жители избегают его, даже не хотят приближаться. Говорят, что оно проклято. Я всю жизнь обходила его стороной, особенно в детстве. Во время пляжного пикника мы с братом крутились вокруг, а войти внутрь так и не решились. Но в какой-то момент любопытство пересилило. Когда мне было лет двадцать пять, я залезла в бунгало через окно – через неделю оказалось, что мне изменяет муж, а мама умирает от рака груди.

– Как жаль, – посочувствовала Дженнифер, вновь наполняя бокалы.

– Значит, вы верите в проклятие?

– Даже не знаю. Думаю, что в этой хижине есть и плохое и хорошее. Я почувствовала это, когда оказалась внутри.

– Да, – ответила я, – я и сама это чувствовала. Я много времени провела там в одиночестве.

Женевьева вытащила из сумки небольшой конверт.

– Вот, нашла на полу в бунгало. Думаю, это ваше.

Глубоко вздохнув, я открыла конверт. Пальцы наткнулись на что-то жесткое и холодное. В свете заходящего солнца блеснули голубые камни. Моя булавка. Подарок Китти. Я прочитала гравировку на обратной стороне. Глаза наполнились слезами, комната поплыла.

– На острове были и другие Анны. Как вы догадались, что она моя?

– Провела расследование, – с улыбкой сообщила Женевьева.

– А в вашем расследовании не встречалось имя Уэстри? Уэстри Грин?

Женевьева кивнула:

– Да, я нашла его книгу в ящике стола.

– Книгу?

– Да, старый роман тридцатых годов. Внутри было вписано его имя.

Я улыбнулась, вспомнив старания Уэстри скрыть факт нашего пребывания в бунгало.

– Мне понадобилось немало времени, – продолжила Женевьева, – но я его нашла. Мы говорили много лет назад. Потом я пыталась с ним связаться, но безуспешно. Телефон сменился, и теперь никто не знает, что с ним.

Я опустила глаза и сложила бежевую салфетку пополам.

– Простите, я не имела в виду, что он…

– Что он вам рассказывал? – спросила Дженнифер, пытаясь разрядить обстановку.

Женевьева улыбнулась и подняла глаза вверх, вспоминая детали разговора.

– Сказал, что очень любил вас когда-то и любит до сих пор. Как в романе…

– Почему он не позвонил, не написал? – удрученно прошептала я.

Женевьева пожала плечами.

– Видимо, на то были свои причины. Мистер Грин был очень эксцентричным. Как все художники.

Я удивленно нахмурилась:

– Художники?

– Ну да. Его работ я не видела, но, насколько мне известно, у него есть, вернее была, внушительная коллекция собственной живописи и скульптуры. После войны он изучал искусство в Европе, а потом поселился на Среднем Западе, преподавал в университете.

– Женевьева, вы сказали, у него была коллекция. Что вы подразумевали?

– Он раздарил ее. Теперь картины выставлены в разных галереях. Помню, он говорил, что искусством нужно делиться.

Я улыбнулась:

– Очень похоже на Уэстри.

Дженнифер откашлялась.

– Женевьева, а Уэстри занимался скульптурой? Из каких материалов он ваял? Из глины? Из бронзы?

Я поняла направление ее мыслей. Порой на острове открывались удивительные связи.

– Точно не знаю, – пожала плечами Женевьева. – Он мало говорил о работе. Могу ошибиться, уж очень давно все было.

Потом она достала желтый блокнот и положила его на стол.

– Можно задать вам несколько вопросов? – осторожно спросила она.

– Конечно.

– Как я писала в письме, много лет назад на этом острове была убита девушка. Я пытаюсь выяснить подробности и восстановить справедливость.

Мы с Дженнифер обменялись понимающими взглядами.

– Вы служили здесь медсестрой, и в вечер трагедии у вас был выходной. – Она наклонилась поближе. – Анна, вы не видели, не слышали ничего подозрительного? Это убийство окружает завеса тайны. Остров словно бесследно поглотил несчастную. Возможно, вы – моя последняя надежда на справедливость.

– Да, – сказала я, – кое-что знаю.

Женевьева открыла блокнот.

– Что же?

Я сжала ладони, вспомнив, как Уэстри хотел сохранить это убийство в тайне. За годы раздумий я множество раз прокручивала эту историю в голове, но так и не смогла понять его мотивов. Кого он пытался защитить? Возможно, открыв секрет, я получу ответы на свои вопросы.

– Атея, – произнесла я. – Ее звали Атея.

У Женевьевы загорелись глаза.

– Да.

Дженнифер сжала под столом мою руку.

– Она была красивая девушка. Я знала Атею недолго, но в ее образе отражалась благодать острова.

Женевьева что-то записала в блокноте.

– Многие островитяне до сих пор не могут смириться с ее смертью. Старики вспоминают произошедшее как величайшее зло, случившееся на здешних довольно спокойных берегах. Поэтому я и хочу восстановить справедливость – ради нее, ради их всех.

– Я могу помочь, но придется прогуляться. У меня есть важная улика. – Я глянула в окно, где догорал оранжевый закат. – Сегодня уже поздно. Мы можем встретиться завтра утром на берегу?

– Да, – с благодарной улыбкой ответила Женевьева, – только скажите, во сколько.

– Девять тридцать вас устроит?

– Отлично. Буду ждать.

Тем вечером в сумочке Дженнифер, брошенной на балконе, зазвонил телефон. Я сидела рядом, любуясь прибоем. Волны сияли при свете полной луны.

– Милая, – позвала я, – звонит телефон.

Она выскочила на балкон в зеленой пижаме и принялась рыться в сумке.