Кейт Мортон - Хранительница тайн

Джимми прижался лбом к стеклу, глядя на пролетающие мимо рельсы. Отец. Единственное слабое звено в его лондонских планах. Отца нельзя оставлять в Ковентри, но он так привязан к дому… Разум отца по-прежнему блуждал в потемках, и Джимми не раз заставал его за приготовлением ужина для жены или, того хуже, у окна, в ожидании ее прихода.

Поезд втащился на вокзал Ватерлоо, и Джимми закинул рюкзак за плечи. Ничего, он что-нибудь придумает. Его ждет великое будущее, и Джимми не подкачает. Крепко сжимая кофр с фотоаппаратом, он выпрыгнул из вагона и поспешил к метро.

Долли стояла перед зеркалом в своей комнате, облаченная в сверкающий серебристый атлас. Она непременно вернет платье хозяйке, но разве это преступление – примерить его хотя бы раз? Приосанившись, Долли разглядывала себя в зеркале. От дыхания холмики грудей то поднимались, то опускались, атлас нежно льнул к коже. Долли никогда не доводилось носить таких великолепных вещей. Платья, подобного этому, не было ни в скучном гардеробе ее матери, ни даже у матери Кейтлин.

Платье совершенно преобразило Долли.

Если бы сейчас ее видел Джимми!.. Долли провела пальцами по губам, и при воспоминании о поцелуе, о том, как он смотрел на нее, когда щелкал затвором, соски напряглись. Это был ее первый настоящий поцелуй, отныне она уже не та, что была утром. Интересно, заметят ли родители то, что буквально бросается в глаза? Взрослый мужчина с руками, загрубевшими от тяжелой работы, мужчина, который скоро уедет в Лондон, где ему предложили настоящую работу, смотрел на нее с такой жаждой во взоре, целовал ее с такой страстью!

Долли пригладила платье на бедрах, кивнула невидимому собеседнику, рассмеялась воображаемой шутке и, широко раскинув руки, рухнула поперек узкой девичьей кровати.

– Лондон, – сказала она лепнине на потолке.

Долли приняла решение. Она поедет в Лондон. Признается родителям перед отъездом в Ковентри. Они будут вне себя, но это ее жизнь, и она не намерена подчиняться глупым условностям. Ей нет дела до велосипедной фабрики, она будет заниматься тем, к чему лежит душа. В большом мире ее ждут увлекательные приключения, надо лишь шагнуть им навстречу.

Снаружи было серо и пасмурно, и Лорел порадовалась, что надела пальто. Продюсеры хотели прислать за ней машину, но она отказалась, до отеля было рукой подать. Лорел всегда любила пешие прогулки, да и доктора в последнее время советовали больше гулять. В глубине души Лорел надеялась, что прогулка прояснит голову. Предстоящее интервью заставляло ее волноваться: от мысли о слепящих прожекторах, немигающем оке камеры, почтительных и дружелюбных вопросах молодого журналиста рука сама тянулась к сумочке за сигаретой. Вот и правильно, хватит ублажать докторов.

На углу Кенсингтон-черч-стрит она остановилась, чтобы зажечь спичку, и посмотрела на часы. Репетиции завершились раньше срока, интервью начнется в три. Если поторопиться, времени как раз хватит. Лорел посмотрела в сторону Ноттинг-хилл: не так уж далеко, успеет. И все-таки она колебалась. За простым на вид решением клубился ворох смутных перспектив. Нет, долой сомнения. Глупо, оказавшись так близко, не воспользоваться случаем. Прижав сумочку локтем, она уверенно зашагала в противоположную сторону от Хай-стрит. («Только вперед, детка», – как говорила их мать).

Лорел поймала себя на том, что во время вечеринки по случаю дня рождения Дороти не сводит взгляда с материнского лица, словно пытаясь разгадать загадку. (Откуда ты знаешь Генри Дженкинса, мам? Как я понимаю, вы друг друга недолюбливали.) В четверг они устроили прием в больничном саду. День выдался на славу, и, как заметила Айрис, грех было не воспользоваться такой погодой.

Какое правильное у Дороти лицо. В молодости мать слыла красавицей, куда красивее Лорел, да и остальных дочерей, за исключением, возможно, Дафны. Уж Дороти режиссеры не стали бы предлагать характерные роли. Увы, красота и молодость не вечны, время шло, и мать старела. Кожа повисла, покрылась морщинами и пятнами, кости словно просели, волосы истончились. И все же в лице осталось прежнее озорство. В усталых глазах светился огонек, уголки губ изгибались, словно Дороти только что вспомнила отличную шутку. Такие лица очаровывают незнакомых людей. В присутствии Дороти казалось, что, несмотря на страдания, о которых она знала не понаслышке, рядом с ней все пойдет хорошо. В этом проявлялась подлинная мамина красота, ее магнетизм. А еще неутомимое желание притворяться, воображать себя кем-то другим.

– Мой нос слишком велик для лица, – сказала она однажды маленькой Лорел. – Я не использую Богом данный талант. Мне следовало стать парфюмером.

Отвернувшись от зеркала, Дороти лукаво улыбнулась. От ее улыбки сердце Лорел замерло в предвкушении.

– Хочешь узнать секрет?

Лорел, сидевшая на краю родительской кровати, кивнула. Мать склонилась над ней, кончиком носа коснувшись пуговки детского носика.

– Давным-давно, когда я еще не стала мамой, я была крокодилом.

– Крокодилом? – Лорел задохнулась от удивления.

– Да, но потом мне надоело. Плавать и щелкать зубами. А еще тяжело таскать за собой хвост, особенно когда намокнет.

– Поэтому ты решила стать тетей?

– Не совсем. Таскать хвост тяжело, но это не повод пренебрегать своими обязанностями. Однажды я лежала на берегу реки…

– В Африке?

– Разумеется. Ты же не думаешь, что крокодилы водятся в Англии?

Лорел замотала головой.

– Так вот, однажды, когда я лежала на берегу, мимо прошла маленькая девочка с мамой. Они держали друг друга за руки. И я поняла, что тоже так хочу. Вот я и превратилась в человека. А потом у меня появилась ты. Так что все сложилось не так уж плохо, за исключением носа.

– Как у тебя получилось? – удивленно заморгала маленькая Лорел. – Как тебе удалось превратиться в человека?

– Ну, – Дороти отвернулась к зеркалу и расправила на плече бретельку от платья, – ты же не ждешь, что я выболтаю все свои секреты. Спроси меня как-нибудь в другой раз. Когда подрастешь.

Чего-чего, а воображения маме было не занимать.

– А что ей оставалось! – фыркнула Айрис, которая везла их домой с вечеринки. – Пятеро детей! Тут любая спятит.

Спорить с этим было трудно. Лорел точно сошла бы с ума. Пятеро орущих, вечно скандалящих отпрысков, протекающая крыша, птицы, свившие гнезда в трубе… Кошмар, да и только.

Вот только никакого кошмара не было и в помине. Их идиллическую жизнь было впору описывать в романах, которые критики именуют ностальгическими. (Если выкинуть историю с ножом. Тоже мне идиллия, хмыкнули бы критики.)

Лорел смутно помнила, как, будучи подростком, недоумевала, неужели можно выбрать жизнь, состоящую только из домашних хлопот? В далеком тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году за увлечением Кингсли Эмисом ей было не до «Листочков майскою порой» [9]. Впрочем, она была вполне довольна выбором родителей. Молодость заносчива, и Лорел думала, что, в отличие от нее, им просто недостает авантюризма и отваги. Ей даже в голову не приходило, что Дороти не всегда была счастливой женой и матерью, что у нее есть прошлое и это прошлое скрывает тайну.