Рэй Брэдбери - Голливудская трилогия в одном томе

– Класс, но… – Крамли отвел нас подальше от света. – Если торчать здесь, кто-нибудь решит, что мы торопимся в могилу, и сделает свое дело. Шевелитесь!

И Крамли быстро зашагал среди тысяч молочно-белых надгробий.

«Человек-чудовище, – подумал я, – где ты?»

Я оглянулся и посмотрел на машину Крамли: она показалась мне дорогим другом, от которого я уходил за тысячи миль.

– Ты еще не сказал, – заговорил Генри, – зачем притащил слепого на кладбище. Тебе нужен мой нюх?

– Ты просто собака Баскервилей, – ответил Крамли. – Сюда.

– Не трогай за живое. У меня собачий нюх, но гордость, как у кошки. Берегись, Смерть.

И он пошел, ведя нас между надгробиями, постукивая тростью направо и налево, словно прогоняя ночь, отбивая от нее большие куски или высекая искры там, где никогда не было ни единой искры.

– Ну как я вам? – прошептал он.

Я стоял рядом с Генри посреди всех этих мраморных плит с именами и датами, понемногу зарастающих травой.

Генри принюхался.

– Кажется, я чую большущий камень. Так. Что тут за азбука Брайля?

Он переложил трость в левую руку, а правая, дрожа, нащупала имя, высеченное над дверью склепа в греческом стиле.

Его пальцы с дрожью очертили «А» и застыли на конечном «Т».

– Знакомое имя. – В его белых, как бильярдные шары, глазах защелкали листки картотеки. – Не покоится ли здесь великий и давно почивший владелец киностудии, той самой, что находится за стеной?

– Да.

– Крикливый тип, сидевший на всех заседаниях, так что никому уже не оставалось места? Тот, что сам готовил себе бутылочки, сам менял себе пеленки, в два с половиной года купил песочницу, в три уволил детсадовскую воспитательницу, в семь отправил десяток мальчишек прямиком к медсестре, в восемь ухаживал за девочками, в девять их имел, в десять приобрел автостоянку, а в двенадцать – киностудию, когда умер его отец, оставив сыну Лондон, Рим и Бомбей? Этот?!

– Генри, – вздохнул я, – ты чудо.

– Жить от этого не легче, – тихо признался Генри. – Что ж.

Он протянул руку, чтобы еще раз нащупать имя и дату под ним.

– Тридцать первое октября тысяча девятьсот тридцать четвертого года. Хеллоуин! Прошло двадцать лет. Интересно, каково это – так долго быть в мертвецах? Черт. Давайте спросим! Кто-нибудь прихватил инструмент?

– Я взял лом из машины, – сказал Крамли.

– Хорошо… – Генри вытянул вперед руку. – Если только эта дьявольская штуковина не…

Его пальцы дотронулись до двери склепа.

– Святые угодники! – воскликнул он.

Дверь медленно отворилась на смазанных петлях. Никакой ржавчины! Никакого скрипа! Они смазаны маслом!

– Господи Иисусе! Заходи кто хочешь! – Генри живо отошел в сторону. – Раз ты зрячий… иди первым, ладно?

Я коснулся рукой двери, и та открылась, мягко скользнув во тьму.

– Сюда.

Крамли подскочил ко мне, зажег карманный фонарь и ступил в кромешную мглу.

Я пошел за ним.

– Не оставляйте меня здесь, – попросил Генри.

Крамли показал на вход:

– Закрой дверь. Мы же не хотим, чтобы кто-то увидел наш фонарь…

Я помедлил. Столько раз я видел в кино, как двери склепа захлопываются и люди оказываются в ловушке навсегда – кричи не кричи. А что, если там, внутри, стоит Человек-чудовище?..

– Боже! Смотрите! – Крамли толкнул дверь, оставив лишь узкую щелку для воздуха. – Вот.

Он обернулся.

Комната была пуста, если не считать большого каменного саркофага, стоящего посредине. На нем не было крышки. Внутри должен был находиться гроб.

– Черт! – сказал Крамли.

Мы заглянули внутрь. Гроба не было.

– Не говорите мне ничего! – сказал Генри. – Надену-ка я мои черные очки, так лучше чувствуется запах! Вот так!

И пока мы смотрели, Генри наклонился, глубоко втянул в себя воздух, задумался, задержав мысль за темными очками, потом выдохнул, потряс головой, сделал еще один вдох. И просиял.

– Дудки! Нет тут ничего! Верно?

– Верно.

– Арбутнот, где ты? – прошептал Крамли.

– Здесь его нет, – сказал я.

– И никогда не было, – добавил Генри.

Мы быстро взглянули на него. Он кивнул, чрезвычайно довольный собой.

– Никого с таким именем или с любым другим никогда здесь не было. Если б был, я бы почуял, понимаете? Ни чешуйки перхоти, ни ногтя, ни волоска из носа. Здесь нет даже запаха туберозы или ладана. В этом месте, друзья, никогда не лежал мертвец, ни часа не лежал. Нос даю на отсечение!

Ледяной пот заструился у меня по спине, затекая в ботинки.

– Боже, – пробормотал Крамли, – зачем они построили склеп и никого туда не положили, а только сделали вид?

– Может быть, и трупа никогда не было? – предположил Генри. – Что, если Арбутнот не умирал?

– Нет-нет, – сказал я. – Газеты трубили об этом по всему миру, пять тысяч людей пришли на похороны. Я сам там был. Я видел катафалк.

– Что же они тогда сделали с телом? – спросил Крамли. – И для чего?

– Я…

И тут дверь склепа с грохотом захлопнулась!

Генри, Крамли и я закричали от испуга. Я схватился за Генри, Крамли схватил нас обоих. Фонарь упал. Мы с проклятиями наклонились, стукнувшись головами, и у нас перехватило дыхание, ибо мы услышали, как в двери поворачивается ключ: нас заперли. Мы стали обшаривать пол, чуть не подрались из-за фонаря и наконец направили дрожащий луч на дверь в жажде жить, видеть свет, дышать ночным воздухом.

Все втроем мы навалились на дверь.

И – о боже! – она действительно была заперта!

– Господи, как мы выберемся отсюда?

– Нет, только не это, – повторял я.

– Заткнись, – велел Крамли, – дай подумать.

– Думай скорее, – сказал Генри. – Тот, кто нас запер, пошел за подмогой.

– Может, это всего лишь сторож? – предположил я.

«Нет, – подумал я тут же, – это был Человек-чудовище».

– Нет, дай-ка мне фонарь. Ага. Черт! – Крамли посветил фонарем вверх, вокруг. – Все петли снаружи, до них не добраться.

– Что ж, вряд ли здесь есть другие двери, а? – высказался вслух Генри.

Крамли резко направил луч фонаря на его лицо.

– Что я такого сказал? – спросил Генри.

Крамли отвел луч света от его лица и стал обходить склеп, держа перед собой фонарь. Он светил то вверх, то вниз, освещая то потолок, то стены, затем провел лучом вдоль швов каменной кладки и вокруг маленького окошка, такого крохотного, что даже кошка не смогла бы в него пролезть.

– Может, покричать в окно?

– Не хотел бы я встретиться с тем, кто откликнется, – заметил Генри.

Крамли ходил кругами, размахивая фонарем.

– Другая дверь, – бормотал он. – Должна быть другая дверь!

– Должна! – вскрикнул я.

Я почувствовал, как в глазах закипают слезы, а горло пересохло от жестокой засухи. Я представил, как среди могил звучат тяжелые торопливые шаги, как они приближаются, чтобы убить меня, как стремительно надвигаются тени, чтобы задушить меня, они называют меня Кларенсом, они желают мне смерти. Я представил, как распахивается дверь и нас накрывает, захлестывает многотонная волна книг, фотографий и открыток с автографами.