Рэй Брэдбери - Голливудская трилогия в одном томе

– Пег!

И мы оба немного посмеялись.

– Ты правда собираешься уходить? Мамочка прилетает домой в пятницу, рейс шестьдесят семь, авиакомпания «Пан Америкэн». Будь дома! Чтобы все убийства были раскрыты, трупы захоронены, а от хищниц-любовниц даже духу не осталось! Если не сможешь встретить меня в аэропорту, будь в постели, когда мамочка хлопнет входной дверью. Ты еще не сказал: «Я люблю тебя».

– Я люблю тебя, Пег.

– И последнее… скажи напоследок: кто умер?

У края тротуара меня ждали Генри, Крамли и Констанция.

– Жена не хочет, чтобы меня видели с вами, – сказал я.

– Залезай в машину, – вздохнул Крамли.

Пока мы ехали на запад по пустынному бульвару, где вокруг не виднелось даже тени другой машины, Генри пересказывал все, что было с нами под землей, под стеной и снаружи. Было даже приятно слушать о нашем стремительном бегстве из уст слепого, который яростно кивал головой, с шумом втягивал носом воздух и рисовал на ветру черными пальцами: вот здесь был Крамли, здесь он сам, дальше я, а позади чудовище. Или как нечто за дверями гробницы, словно тесто, наползает, запечатывая нам выход. Бред! Но Генри рассказывал так, что нас дрожь пробрала, и мы закрыли все окна. Не помогло: ведь у машины не было крыши.

– Вот почему, – заявил Генри, снимая в финале свои темные очки, – мы призвали на помощь вас, безумная леди из Вениса.

Констанция нервно взглянула в зеркало заднего вида.

– Черт, мы едем слишком медленно!

И она пришпорила машину. Наши головы откинулись назад.

Крамли отпер входную дверь своего дома.

– О’кей. Располагайтесь! – проворчал он. – Который час?

– Поздно, – сказал Генри. – Жасмин благоухает так, что голова идет кругом.

– Правда? – крикнул Крамли.

– Нет, но звучит неплохо. – Генри улыбнулся невидимым зрителям. – Сходи за пивком.

Крамли раздал всем по пиву.

– Неплохо было бы добавить туда джина, – сказала Констанция. – Черт! Да там уже есть джин!

Я включил проектор в розетку, заправил пленку Роя Холдстрома, и мы выключили свет.

– Ну что? – Я щелкнул включателем проектора. – Начинаем.

Пошел фильм.

На стене в доме Крамли замелькали картинки. Из того, что можно назвать фильмом, там было всего каких-то тридцать секунд, да и то довольно сумбурных, будто Рой снял анимацию со своей скульптурой всего за несколько часов, а не потратил на съемки несколько дней, как обычно: придать фигуре позу, сделать снимок, затем передвинуть бюст и снять еще кадр, потом еще один и так далее.

– Боже святый! – прошептал Крамли.

Мы все сидели и смотрели, открыв рот, на существо, скакавшее по стене.

Это была копия Человека-чудовища, тот самый тип из «Браун-дерби».

– Не могу на это смотреть, – сказала Констанция.

И все-таки она смотрела.

Я украдкой бросил взгляд на Крамли и почувствовал себя снова как в детстве, когда мы с братом сидели в темном кинозале, а на экране появлялся Призрак Оперы, или Горбун из собора Парижской Богоматери, или Летучая Мышь. У Крамли было такое же лицо, как у моего брата тридцать лет назад, – завороженное и испуганное одновременно: в нем читалась смесь любопытства и отвращения – такое выражение бывает у людей, когда они смотрят, сами не желая того, на последствия дорожной аварии.

Ибо там, на стене, реальный и такой близкий, был Человек-чудовище. Каждая черточка его деформированного лица, каждое поднятие его бровей, каждое подрагивание ноздрей, каждое движение губ – все было в нем безупречно, как те наброски, что делал Доре, приходя домой после долгой ночной прогулки по черным от печной угольной сажи закоулкам Лондона, пряча под веками глаз гротескные образы, и вот уже нетерпеливые пальцы тянутся к карандашу, к чернилам, к бумаге, и началось! Как Доре делал наброски лиц лишь по памяти, так и внутренний взор Роя запечатлел Человека-чудовище и воспроизвел малейшее шевеление волосков в ноздрях, каждую ресницу на моргающих веках, изогнутое ухо и вечно капающую из дьявольского рта слюну. А когда Человек-чудовище в упор уставился на нас с экрана, мы с Крамли отпрянули. Он увидел нас. Он заставил нас испустить крик ужаса. Он пришел, чтобы нас убить.

Стена в гостиной снова стала темной.

Я услышал невнятный звук, сорвавшийся с моих губ.

– Глаза, – прошептал я.

Пошарив рукой в темноте, я перемотал пленку и пустил заново.

– Смотри, смотри, о, смотри! – вскрикнул я.

Камера наехала крупным планом на лицо.

Дикие глаза неподвижно смотрели на нас в безумной конвульсии.

– Это не глиняная кукла!

– Нет? – удивился Крамли.

– Это Рой!

– Рой?!

– В гриме, как будто бы он – чудовище!

– Не может быть!

Лицо слегка повернулось, живые глаза покосились в сторону.

– Рой…

И вновь наступила темнота.

Так же как тогда, под куполом собора Парижской Богоматери, чудовище посмотрело на меня – тем же взглядом, а потом отступило назад и исчезло…

– Господи! – выговорил наконец Крамли, глядя на стену. – И эта штука свободно разгуливает ночью по кладбищу?

– Или Рой разгуливает.

– Но это же глупо! Зачем ему это делать?!

– Человек-чудовище стал причиной всех его несчастий, из-за него Роя уволили и чуть не убили. Что еще остается делать, как не притвориться чудовищем, стать им: вдруг кто увидит. Если Рой Холдстром в гриме и прячется, он перестает существовать.

– И все равно глупо!

– Вся жизнь его – сплошная глупость, это точно, – согласился я. – А теперь? Теперь все всерьез!

– И какая ему от этого выгода?

– Месть.

– Месть?!

– Чтобы чудовище погибло от рук чудовища, – сказал я.

– Нет-нет. – Крамли замотал головой. – Бред какой-то. Запусти еще раз пленку!

Я запустил. По нашим лицам пронеслась череда картин.

– Это не Рой! – воскликнул Крамли. – Это глиняная скульптура, анимация!

– Нет, – сказал я и выключил проектор.

Мы сидели в темноте.

Констанция издала какой-то странный звук.

– О, знаете, что это? – сказал Генри. – Плач.

– Я боюсь идти домой, – сказала Констанция.

– А кто сказал, что ты должна идти домой? – ответил Крамли. – Бери раскладушку, выбирай любую комнату или спи среди джунглей.

– Нет, – прошептала она. – Это его место.

Мы все посмотрели на белую стену, где, словно отпечаток на сетчатке глаза, медленно угасал образ чудовища.

– Он не стал нас преследовать, – сказал Крамли.

– А вдруг? – Констанция шмыгнула носом. – Я не хочу ночевать одна в чертовом пустом доме у чертова океана, полного монстров. Я уже стара. И еще знайте: я собираюсь попросить какого-нибудь хмыря – помоги ему Бог – взять меня в жены.

Она взглянула в окно на джунгли, туда, где ночной ветер шевелил пальмовые листья и высокую траву.