Рэй Брэдбери - Голливудская трилогия в одном томе

– Констанция? Может! Кто-то имеет привычку хамить за рулем на улице, а она лихачит, прыгая из койки в койку. Ей нужно обязательно всех распихать локтями, а еще лучше задавить или взорвать. Всех моих цыпочек, всех до одной… Ну, ладно. Допивайте вино. У меня куча дел.

– Интересно, каких?

Вместо ответа он снова принялся перематывать свои пленки в проекторе, явно настроившись не менее чем на тысячу и одну ночь волшебных сказок из прошлого.

Я еще раз прошелся вдоль стены, лихорадочно переписывая имена с фотографий, после чего сказал:

– Если Констанция придет еще раз, вы сможете дать мне знать?

– Если она явится сюда за фотографиями?! Спущу ее с лестницы.

– Кое-кто уже грозился это сделать – правда, на лестницы не разменивался. Пообещал сразу в преисподнюю. А вы-то за что ее так?

– Наверняка ведь есть какая-то причина… Надо только вспомнить! Так зачем, вы говорите, сюда пришли? И как вы меня назвали?

– Клайд Рустлер.

– Ну да. Он самый. Теперь вспомнил. А вы знаете, что я отец Констанции?

– Что?!

– Отец Констанции. Я думал, я вам говорил. Ладно, идите. Доброй ночи.

Я вышел и закрыл дверь, оставив за ней неизвестно чьи лица на стенах, запечатленные неизвестно кем.

Спустившись в зал, я прошел его до конца и посмотрел вниз. Потом шагнул в оркестровую яму, добрался до задней стены – и через дверь вгляделся в глубину длинного вестибюля, где одна кромешная ночь сменяла другую, сгущаясь в черную точку где-то вдалеке, в районе заброшенных гардеробных.

Ужасно захотелось выкрикнуть имя… Прямо туда.

Но что, если она… отзовется?

Темнота в коридоре была такой густой, что в ней мерещился шум моря или ход невидимой реки.

Я занес было ногу, чтобы сделать шаг вперед, но быстро передумал и вернул ее на место.

Черный океан продолжал шуметь, и кромка берега убегала куда-то в бесконечность…

Я развернулся и поспешил покинуть царство вечной тьмы – скорее наверх, через оркестровую яму, потом в проход между рядами сидений, на которых никто не сидит, к двери, за которой, на что я очень надеялся, обнаружится синее вечернее небо…

Я отнес неправдоподобно маленькие туфли Раттиган к ее отпечаткам и стал осторожно пристраивать их на место.

И в этот момент почувствовал, как на плечо мне легла рука моего ангела-хранителя.

– Да ты, брат, воскрес из мертвых… – сказал Крамли.

– Воистину воскрес… – сказал я, оглядываясь на красные врата граумановского театра, за которыми массово роились кинопризраки.

– Она там, – свистящим шепотом сказал я, – и я ума не приложу, как ее оттуда вытащить.

– Думаю, небольшого денежного взрыва будет достаточно.

– Крамли!

– Ой, извини, я и забыл, что мы говорим о Флоренс Найтингейл [346]…

Я отошел в сторону, чтобы Крамли смог получше разглядеть крохотные туфельки Раттиган – в следах, оставленных ею на бетоне миллионы лет назад.

– Прямо скажем, не рубиновые башмачки Дороти [347]… – вынес свой приговор он.

Тихим теплым вечером мы тащились через весь город домой. Всю дорогу я рассказывал сказки про бескрайний черный океан, который шумит в коридорах театра Граумана.

– Там есть целый цокольный этаж с бывшими раздевалками. Думаю, в них можно откопать раритеты, которые хранятся и с двадцать пятого года, и с тридцатого. Что-то мне подсказывает, что она именно там…

– Лучше бы это что-то захлопнуло свою пасть, – сказал Крамли.

– Надо, чтобы кто-нибудь спустился туда и проверил.

– А сам что – боишься?

– Ну, не то чтобы…

– Значит, боишься! Тогда молчи и смотри за дорогой.

Наконец мы приехали к Крамли. Там он приложил мне ко лбу холодное пиво.

– Подержи вот так – пока не почувствуешь, что излечился от слабоумия.

Я не сопротивлялся. Крамли включил телевизор и принялся щелкать по каналам.

– Даже не знаю, какое из зол хуже – твой словесный понос или региональные новости.

– Отец Шеймус Раттиган… – донеслось вдруг с экрана.

– Оставь! – закричал я.

Крамли вернул предыдущий канал.

– … в соборе Святой Вивианы.

Последовали треск статического разряда и снежная буря телевизионных помех.

Крамли принялся стучать по вероломному ящику кулаком.

– … от естественных причин. Ему сулили должность кардинала…

Экран пронзила короткая снежная агония, после чего телевизор сдох уже окончательно.

– А я ведь собирался сдать его в починку… – вздохнул Крамли.

В этот же момент мы оба уставились на телефон, мысленно заклиная, чтобы он зазвонил.

И разом подпрыгнули на месте.

Потому что он действительно зазвонил!

Звонила женщина – ассистент отца Раттигана, Бетти Келли, – оказывается, уже третий раз. Из ее бессвязной речи я понял, что она просит о помощи.

Я предложил тот вид помощи, который был доступен прямо сейчас, – приехать на место.

– И, пожалуйста, поскорее – иначе я тоже умру, – взмолилась она.

Когда мы с Крамли подъехали к собору Святой Вивианы, Бетти Келли, глубоко погруженная в себя, ждала нас на улице. Нам пришлось постоять, прежде чем она обратила на нас внимание. Наконец, она слабо махнула нам рукой, после чего снова опустила взгляд в землю. Мы подошли и встали рядом. Я представил ей Крамли.

– Мои соболезнования, – сказал я.

Она подняла голову.

– Значит, это вы говорили тогда с отцом Раттиганом! – вздохнула она. – Прошу вас, ради всего святого, давайте зайдем внутрь.

Главный вход уже закрыли на ночь, нам пришлось заходить через боковую дверь. Едва оказавшись внутри, Бетти Келли покачнулась и едва не упала в обморок. Я подхватил ее и усадил на скамью, чтобы она пришла в себя.

– Мы торопились, как могли, – сказал я.

– Вы его знали? – почти шепотом спросила она. – Извините, если что-то путаю. Или у вас просто были общие знакомые или друзья?

– Родственники. С той же фамилией.

– Раттиган! Это она его убила. Подождите… – Она схватила меня за рукав, потому что я сразу вскочил на ноги. – Сядьте, – прошипела она. – Это не было убийство в прямом смысле этого слова. Но все равно – это она его убила.

Я похолодел и в изнеможении прислонился к стене. Крамли отошел в сторону. А Бетти Келли схватила меня за локоть и зашептала свистящим шепотом прямо мне в ухо:

– Знаете, она приходила сюда – иногда даже по три раза на дню – и там, в исповедальне, сначала бормотала, а потом начинала биться в рыданиях… После ее ухода бедный отец Раттиган выглядел так, как будто его подстрелили… А она просто изводила его, сидела, пока он уже не валился с ног от голода. Он потом даже есть не мог – только глушил спиртное. Приходилось и одну ее там оставлять, чтобы прооралась… Я потом проверяла кабинку – ушла или нет. Так там запах гари оставался – как после удара молнии… Она все время кричала одно и то же.