Джеймс Кэрол - Смотри на меня

Улыбка с лица Тэйлора исчезла.

– Вы не можете знать этого наверняка.

– Ты прав, не могу, – сказал я, в свою очередь победно улыбаясь. – Ты ведь новый руководитель отдела розыска. Давай, проверь эту информацию и докажи, что я не прав.

Пару километров мы проехали в тишине, прислушиваясь к шороху шин о дорожное покрытие.

– Я слышал, что юристов разными словами называют, но никто и никогда не называл их честными.

– Думаете, она врет?

– В том-то и дело, – покачал я головой, – я ей верю. Она искренне верит в то, что говорит. Но сомнительности ее словам придает тот факт, что Сэм ей изменял.

Я поймал вопросительный взгляд Тэйлора и добавил:

– Если ты настолько занят, что регулярно задерживаешься по вечерам, то тогда и по выходным придется работать.

– Барбара Гэллоуэй не глупая. Если бы муж ей изменял, она бы узнала об этом и не стала бы описывать его как самого честного человека, которого она знала.

– Честность – это относительное понятие, а не абсолют. Она могла знать о его романе на стороне, но решила ничего не говорить, потому что статус и деньги были ей важнее, чем верность. Так бывает. Или, если измены были регулярными, они могли заключить некий пакт. Например, она ничего не замечает, если он не компрометирует ее на людях.

Я перевел взгляд к окну и задумался над сказанным.

– Скорее всего, имел место вариант номер два. Они все обговорили, раскрыв карты, и пришли к соглашению, которое устраивало обоих.

– Может, она просто хотела сохранить лицо?

Я покачал головой.

– Ей важно то, что о ней думают, но это не самое главное для нее. Когда она говорила о нем как о честном человеке, я уверен, она имела в виду этот прагматизм, который связывал их семью. – Еще немного подумав, я кивнул сам себе и улыбнулся: – Но ты прав: Барбара Гэллоуэй неглупа. Она знает, что мы узнаем об измене. Это еще одна причина, почему она так сказала. Она хотела дать понять, что она приняла этот факт.

– А это ей зачем?

– Потому что она не хочет, чтобы мы слишком углублялись в его прошлое. Она хочет, чтобы их оставили в покое.

– Все тот же вопрос, Уинтер: зачем ей это нужно?

– Чтобы не запятнать репутацию Сэма. Ей это нужно, чтобы сохранить статус и деньги. В отношении ее мы всегда будем возвращаться к этим двум факторам.

– У нее только что умер муж. Вы всерьез думаете, что в такой момент она будет беспокоиться о деньгах? Вы же сами сказали: ее горе неподдельно, и она его любила.

– Можно горевать, не забывая при этом о других важных вещах, – посмотрел я на Тэйлора. – Сейчас ее беспокоит, как сделать так, чтобы ее сыну досталась отцовская фирма. Сэм – это ее прошлое. Сын – ее будущее. Она хочет сохранить свой уровень жизни навсегда, и кроме сына в этом ей никто не поможет.

– Вы о ней не самого высокого мнения. Сначала она чуть ли не продажная женщина, сейчас – какая-то Снежная королева.

– Напротив, у меня к ней нет ничего, кроме уважения. Я видел стольких людей, которые на ее месте просто разваливались на части и никак не могли взять себя в руки. Барбара Гэллоуэй выдержит все эти испытания, и это хорошо. Можно считать, что ее убийством Сэма не уничтожили. Значит, это минус одна жертва.

Мы ехали в тишине какое-то время, пока не доехали – медленно и плавно – до Мейн-стрит. На въезде в город зелено-коричневые тона естественной природы уступили место тусклому монохромному цвету городских построек.

– Что будем делать? – спросил Тэйлор. – Раскопкам конец?

– Конечно, нет. Конца раскопкам не бывает.

Тэйлор припарковался на свободном месте у большого белого здания полицейского управления, и мы вышли в пекло. Даже вечером жара не спадала. Я взял свою старую потертую «зиппо» и закурил, при этом прижав солнцезащитные очки к коже, чтобы по максимуму защитить глаза от белого нестерпимого сияния.

На парковке было два седана, включая нашу машину. Оба были новые. Единственная разница между нашей машиной и машиной полицейского управления была в цвете и маркировке.

Когда мы проезжали это здание в прошлый раз, на парковке было три патрульных машины, аккуратно выстроенных в ряд. Наверняка сейчас они участвовали в поиске убийцы Сэма Гэллоуэя. С точки зрения полиции, сегодня это было единственное важное событие для города.

Парковка была рассчитана на пять машин, и, судя по тому, что я успел увидеть в Игл-Крике, эти пять авто в управлении были. Возможно, было и больше. Десять машин шерифского управления и по крайней мере пять других здесь стоили около четырехсот тысяч долларов. В свете новой информации о Джаспере Моргане такая расточительность становилась более понятной. Если у тебя есть миллиард, четыреста тысяч – это мелочь.

Также стало понятно, почему Мейн-стрит в Игл-Крике напоминает Мейн-стрит в Диснейленде. По словам Тэйлора, Джаспер Морган очень любит свой город. Он хочет, чтобы Игл-Крик выглядел идеально, чтобы их Мейн-стрит была самая красивая во всей Луизиане, а может, даже на всем Юге. Но красота эта была поверхностна. Безупречны были только фасады. Взять тот же отель «Империал»: идеальный снаружи, а внутри были выцветшие ковры и изношенная отделка.

Офис Сэма располагался в самом центре, окна выходили на главную площадь. Местоположение идеально подошло бы для юриста по уголовному праву, потому что и до суда, и до тюрьмы было рукой подать. Но для юриста, который проводил большую часть рабочего времени, копаясь в бумагах, было бы логичнее держать офис чуть дальше от центра. Недвижимость там была дешевле, да и суд был достаточно близко, тем более, частые визиты туда и не требовались.

Когда мы вышли из машины, Тэйлор заторопился скрыться от солнца.

– Подожди, – прокричал я. – Мне нужно кое-что проверить.

Не бросая сигареты, я пошел к площади. Людей на ней не было, на скамейках никто не сидел. Не было видно ни одной тени от дерева, да и сидеть на улице было попросту невозможно.

Рэндалл Морган-старший возвышался на двухметровом постаменте. От земли до его макушки было не менее четырех с половиной метров. Находясь в западной половине парка, можно было из любой точки видеть на себе его строгий взгляд, в котором теперь уже навечно отпечаталось неодобрение. Казалось, он критически смотрел на весь город, приход и штат. Надпись на мемориальной доске гласила: «Рэндалл Джебедая Морган, 1863–1934», под ней: «Гигант среди людей».

Выражение лица Рэндалла было жестоким и беспощадным. Несложно было представить его в ярости из-за того, что какой-то негр позволил себе дерзость отказать ему и его готовность наказывать за эту дерзость. На лошади, в белых одеждах с капюшоном, он приезжал первым из линчевателей и уезжал последним, ведь ему как можно дольше хотелось смотреть на то, как языки пламени облизывают горящий крест, как отбрасывает огненные тени фигура висельника, раскачивающаяся на ветру.