Энн Перри - Предательство по любви

Слезы катились по щекам Валентайна, но он даже не пытался их утереть.

– Она знала, – выдохнул он через силу. – Она сказала, чтобы я никому не говорил, особенно папе. Сказала, это… расстроит его дела и будет стоить ему положения.

Зал взревел. Послышались крики: «Повесить ее!»

Судейский молоточек застучал, призывая к порядку, но публика угомонилась далеко не сразу.

– Положения? – непонимающе сдвинув брови, повернулся судья к Рэтбоуну. – Какого положения?

– Он зарабатывал много денег на военных контрактах, – объяснил мальчик.

– Которые ему предоставлял генерал Карлайон?

– Да, сэр.

– И ваша мать так вам сказала? Подумайте, прежде чем ответить, Валентайн!

– Да… Она так мне сказала.

– А вы абсолютно уверены, что ваша мать знала о том, чем занимается с вами генерал? Вы в самом деле все ей рассказали?

– Да! Я ей говорил! – Слезы снова хлынули у подростка из глаз.

Атмосфера в зале уже пропиталась яростью.

Максим Фэрнивел с мертвенно-бледным лицом сидел, неестественно выпрямившись. Луиза застыла как изваяние. Глаза ее пылали, а рот искривился от ненависти.

– Пристав! – негромко позвал судья. – Приказываю вам взять под стражу Луизу Фэрнивел. Надлежит также сделать соответствующие распоряжения, чтобы позаботиться о будущей безопасности Валентайна. В настоящий момент пусть остается с отцом.

Огромный судебный пристав, блистая пуговицами, пробрался к тому месту, где сидела бледная Луиза. Не церемонясь, он поднял ее на ноги и повлек вдоль скамей, спотыкающуюся и путающуюся в юбках, – к выходу.

Максим встал в растерянности, но, уяснив, что тут уже ничего не поделаешь, сел снова. Все, что он слепо лелеял, рушилось в одночасье. Отныне его забота сосредоточилась на Валентайне.

Судья вздохнул:

– Мистер Рэтбоун, у вас еще остались вопросы к свидетелю?

– Нет, милорд.

– Мистер Ловат-Смит?

– Нет, милорд.

– Спасибо, Валентайн, суд благодарен вам за вашу честность и мужество. Верьте, что мы искренне вам соболезнуем. Вы можете вернуться к отцу и быть его утешением.

Мальчик молча сошел по ступенькам и под сочувственный шепот двинулся туда, где неподвижно сидел и смотрел на него Максим.

– Мистер Рэтбоун, есть ли у вас еще свидетели? – спросил судья.

– Да, милорд. Я могу вызвать посыльного Фэрнивелов, служившего когда-то барабанщиком в Индии. Он объяснил бы, почему бросил стопку белья и бежал сломя голову, столкнувшись лицом к лицу с генералом Карлайоном в день убийства… если вы сочтете это необходимым. Но я бы предпочел обойтись без этого – по понятным теперь причинам.

– Хорошо, мистер Рэтбоун, – одобрил судья. – Вы можете не вызывать его. Мы ограничимся фактом, что он был испуган и растерян. Вас это удовлетворит?

– Да, благодарю вас, милорд.

– Мистер Ловат-Смит, у вас есть возражения? – обратился судья к обвинителю. – Настаиваете ли вы на том, чтобы посыльный дал точные объяснения своему поступку, отличные от тех, о которых подумали сейчас присяжные?

– Нет, милорд, – немедленно отозвался Уилберфорс. – Если защита заверит, что посыльный действительно служил в полку генерала Таддеуша Карлайона.

– Мистер Рэтбоун? – Судья вновь повернулся к адвокату.

– Да, милорд. Документы подтверждают, что юноша служил под командованием генерала Карлайона, – отозвался тот.

– Тогда не стоит вызывать его. Кто ваш следующий свидетель?

– Я прошу у суда разрешение вызвать Кассиана Карлайона. Ему восемь лет, милорд, и он достаточно сообразителен, чтобы знать разницу между правдой и ложью.

Александра вскочила.

– Нет! – выкрикнула она. – Нет! Вы не посмеете!

Судья посмотрел на нее с угрюмым сочувствием:

– Сядьте, миссис Карлайон. Как обвиняемая, вы имеете право здесь присутствовать при условии, что не будете вмешиваться в ход процесса. В противном случае я буду вынужден удалить вас из зала. Сожалею, но таковы правила.

Женщина медленно опустилась на скамью подсудимых. Тело ее сотрясала дрожь. Две надзирательницы в сером взяли ее за руки и помогли сесть.

– Вызовите его, мистер Рэтбоун. Я сам решу, может ли он давать показания, а присяжные их оценят, – решил судья.

Судебный чиновник проводил Кассиана до открытого пространства над свидетельским возвышением, а дальше он пошел уже сам. Мальчик был около четырех футов ростом, хрупкий, худенький и очень бледный. Взобравшись на возвышение, он поглядел поверх перил сначала на адвоката, а потом на судью.

В зале зашептались, завздыхали. Некоторые из присяжных невольно взглянули на оцепеневшую Александру.

– Как тебя зовут? – тихо спросил судья.

– Кассиан Джеймс Таддеуш Рэндольф Карлайон, сэр, – ответил ребенок.

– Ты знаешь, зачем мы здесь собрались, Кассиан?

– Да, сэр. Чтобы повесить мою маму.

Александра кусала костяшки пальцев, и по щекам ее катились слезы.

Присяжные задохнулись. В толпе громко всхлипнула женщина.

Судья поперхнулся и заметно побледнел.

– Нет, Кассиан, вовсе не за этим! – сказал он поспешно. – Мы собрались здесь, чтобы понять, как умер твой отец, почему это случилось и рассудить все по закону и справедливости.

– Правда? – Выражение лица у ребенка стало удивленным. – А бабушка сказала, что вы повесите маму, потому что она дурная женщина. Она убила папу, а папа был хороший.

Лицо судьи окаменело.

– Пожалуйста, забудь, что тебе говорила бабушка или кто-нибудь еще, и отвечай только то, что сам считаешь правдой. Ты понимаешь, в чем разница между правдой и ложью, Кассиан?

– Да, конечно. Лгать – значит говорить неправду и быть нечестным. Джентльмены никогда не лгут, и офицеры тоже.

– Даже чтобы защитить тех, кого они любят?

– Нет, сэр. Офицер говорит только правду или молчит, когда спрашивают враги.

– Кто тебе это сказал?

– Мой отец, сэр.

– Он был совершенно прав. Теперь ты должен поклясться перед Богом, что будешь говорить нам правду. Я хочу, чтобы ты либо говорил то, что знаешь наверняка, либо молчал. Ты так сделаешь?

– Да, сэр.

– Вот и славно. Мистер Рэтбоун, вы можете привести к присяге вашего свидетеля.

Все было сделано как до€лжно, и адвокат начал задавать вопросы, стоя возле самого возвышения.

– Кассиан, ты ведь был близок со своим отцом, не так ли?

– Да, сэр, – спокойно ответил мальчик.

– Правда ли то, что года два назад он познакомил тебя с новым, тайным видом любви?

Ребенок моргнул. Он смотрел только на Оливера и ни разу не взглянул ни вверх, ни на сидящую на скамье подсудимых мать, ни на бабушку с дедушкой.

– Ему уже не повредит, если ты скажешь правду, – как можно небрежней промолвил Рэтбоун, словно ответ мальчика не имел первостепенного значения. – Зато для твоей мамы очень важно, чтобы ты был с нами откровенен.