Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак

Лекарь с усердием принялся отгонять от себя табачный дым.

– Кто бы это ни был, мы все равно опоздали. Этот неизвестный наверняка уничтожил все улики, так как почувствовал неладное. И теперь… – Он закашлялся и злобно уставился на тестя. – Черт возьми, Якоб! Вы хоть раз можете попробовать не курить? Как вообще можно думать в этом дыму?

– У меня вот получается, – проворчал Куизль. – Тебе бы тоже разок попробовать, глядишь, и додумался бы до чего. У меня как раз кое-какие мыслишки в голову пришли… – Палач ухмыльнулся и сделал особенно глубокую затяжку. – Непомук рассказывал мне, что Виргилиус говорил о каком-то незнакомце. Якобы есть некто, кого очень заинтересовали бы эти эксперименты.

– Настоятель! – воскликнула Магдалена. – Может, ему нужна молния, чтобы создать голема, а Виргилиус должен был ему в этом помочь?

Палач сплюнул на тростник.

– Чепуха! Големов не существует. Я верю в крепкое железо, хорошую петлю и человеческую злобу, но уж точно не в людей из глины. Это всего лишь страшилки, придуманные какими-то святошами, чтобы народ пугать. – Он упрямо помотал головой. – К сожалению, мы не сможем уже расспросить Виргилиуса об этом странном незнакомце, потому что его, можно сказать, поглотило пламя.

– Да, что касается пламени… – Симон прокашлялся и подумал немного, прежде чем продолжил: – Прошу вас, не сочтите меня сумасшедшим, но я обнаружил сегодня нечто очень странное. Я и сам постепенно начинаю верить в колдовство.

Запинаясь, он рассказал о светящемся трупе в пивном погребе и собственном оттуда бегстве.

– Значит, там был белый порошок, а труп, говоришь, светился зеленым? – переспросил наконец Куизль.

Симон кивнул.

– Светился очень слабо, прямо как светлячок. Ума не приложу, что бы это могло быть.

– Зато я знаю, – скупо ответил палач. – Я как-то раз уже слышал о подобном явлении.

– И? – Симон вытянулся от любопытства. – Что же это?

Куизль ухмыльнулся:

– И правда, что? Боюсь, для этого я чертовски мало покурил сегодня. Соображаю что-то медленно, а тут еще и дымить не разрешают…

Он преспокойно выловил блоху из рясы и затолкал ее в трубку, где она и лопнула с хлопком.

– Папа, оставь эти шутки и говори наконец, что знаешь, – прошипела Магдалена. – Иначе расскажу маме, что третью подряд трубку куришь.

– Ладно-ладно, – отмахнулся палач. – Это, наверное, фосфор.

– Фосфор ? – Симон с удивлением взглянул на тестя. – Что еще, черт возьми, за фосфор?

– Phosphorus mirabilis . Субстанция, совсем недавно открытая одним аптекарем в городе Гамбурге, мозгляк ты бестолковый, – проворчал Куизль. – Следовало тебе подольше посидеть в этом твоем университете.

Довольный собой, он откинулся на стуле и попыхтел трубкой.

– Вообще-то аптекарь этот, как и все прочие, искал философский камень. Но получил светящуюся субстанцию, а именно phosphorus . Я прочитал об этом в одной из книг Афанасия Кирхера. В темноте он светится зеленоватым, но у него есть и другое, крайне опасное свойство.

– И какое же? – спросила Магдалена.

Палач скрестил руки на широкой груди.

– Он горит, как порох. Достаточно просто оставить его на солнце. Но уж если фосфор загорится, то его не потушить. И он оставляет ужасные раны.

– Хотите сказать, бедного Виталиса обсыпали этим… этим фосфором? – прошептал Симон. – Но почему?

– Может, потому, что кто-то хочет, чтобы здешние монахи поверили в колдовство? – проворчал Куизль. – Ты же сам говорил, что у этого Виталиса затылок был разбит. Кто-то, вероятно, убил его самым обычным способом, а потом обсыпал фосфором, чтобы все выглядело как ведьмачество. И в лице Непомука быстро нашли козла отпущения.

– А его окуляр? – заметил Симон. – Он лежал на месте преступления…

– Да его любой мог там оставить, – перебила его Магдалена. – Отец прав! Автомат пропал, часовщик как сквозь землю провалился, а подмастерье обгорел до неузнаваемости – во всем этом угадывается дьявольский промысел. Может, чтобы просто нагнать страху? Как по мне, так этот кто-то даже переусердствовал. Теперь весь Андекс на ушах стоит… – Она задумалась на мгновение. – Вопрос лишь в том, кому выгодно, чтобы среди паломников поднялась паника?

Симон уставился сквозь клубы дыма на распятие в красном углу. Неожиданно он хлопнул ладонью по столу и крикнул:

– Знаю!

– Проклятие, Симон! – зашипела Магдалена. – Можно и потише. Детей разбудишь еще…

– Это наверняка связано с Праздником трех причастий! – сказал Симон, теперь уже заметно тише. – Кто-то хочет сорвать праздник. Некоторые из паломников уже думают отправиться по домам. Они услыхали об ужасных убийствах и боятся этого автомата, который якобы бродит по монастырю. Если так и продолжится дальше, праздник, чего доброго, не состоится. Во всяком случае, это будет уже не радостное и богоугодное событие.

– И зачем кому-то заниматься этим? – спросила Магдалена с сомнением. – Что он с этого получит?

Симон вздохнул.

– Боюсь, мы еще слишком мало знаем об этом монастыре. Но это можно исправить. – Он усмехнулся и вынул кожаный томик, который до сих пор прятал под сюртуком. – Я… позаимствовал из библиотеки эту хронику. Быть может, в ней найдется какое-нибудь объяснение. Все-таки три святые облатки – важнейшие реликвии Андекса.

– Ну так садись и читай. А я пока избавлюсь от этого дурацкого наряда. – Куизль стянул через голову вонючую, пропитавшуюся потом рясу и брезгливо швырнул ее в угол. – Надеюсь, скоро этот маскарад закончится.

В это мгновение дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вошел Михаэль Грец, красный и овеянный алкогольными испарениями. Живодер явно выпил лишнего в трактире: он покачивался и растерянно озирался по сторонам.

– Ущипните меня, – пробормотал он заплетающимся языком. – Мне только что в окнах померещился монах, а теперь он как сквозь землю провалился.

– Монах? У тебя дома? – Палач рассмеялся, и только Симону с Магдаленой смех его показался слишком громким. – Добрый мой кум, святоша скорее на навозную кучу влезет, чем станет заходить к таким, как мы.

Он показал на запертый сундук у стены рядом с красным углом.

– А теперь посмотрим, найдется ли у тебя чего выпить для родственников. Чтобы не тебе одному тут пьяным сидеть.

Тусклый свет пробивался сквозь прикрытые ставни, но человек на мокрой от ночной росы лужайке избегал освещенных участков и старался держаться тени. Он крался среди кустов боярышника, отделявших дом от леса, и осторожно выглядывал из-за колючих ветвей.

Человек этот сжал кулаки так, что побелели костяшки. Наставник будет зол, очень зол: ведь он снова его ослушался! При этом еще в полдень учитель в очередной раз объяснил, что эта девица может расстроить все их замыслы. Она слишком много хотела знать. А что значила одна жизнь, если за нее можно спасти множество других?