Лиза Гарднер - Опасное положение

Он давал совет. На будущее. Подразумевая, что сделка удалась.

– По сколько принимать?

– Я вам давал десятимиллиграммовые таблетки. Первый раз – четыре. Утром мне показалось, что симптомы вернулись, поэтому я принес еще две. Никаких точных расчетов. В настоящей клинике в первые дни детоксикации подбирают оптимальный режим дозирования. Я просто на глаз прикинул.

– От них не… они действуют не так, как викодин.

– Нет кайфа, – сказал он прямо, все еще роясь в ящиках. – Как анальгетик, метадон устраняет самые страшные симптомы ломки. Кроме того, действует он дольше. Достаточно одной дозы в день, чтобы подавить депрессию, тошноту и головную боль. Но, как я уже заметил, вы заменяете одно зло другим. Прощай, викодиновая зависимость. Здравствуй, метадоновая. Обратитесь к врачу, он поможет справиться с остаточными симптомами. Если вы, конечно, хотите.

– Ты так много знаешь об анальгетической зависимости, – немного погодя сказала я.

– Новая эпидемия, – пожал он плечами.

– Спасибо, что помогаешь, Радар. Мне и моей дочери. Ты хороший доктор.

Он смущенно промолчал.

– Зачем ты это делаешь? – не удержалась я. – Зачем связался с Зедом и Миком? У тебя ведь настоящее образование, талант. Мог бы устроиться в больницу…

– Не надо, – остановил он меня с неожиданной угрозой в голосе.

Я растерялась. Потом снова взяла дочь за руку.

Атмосфера в маленьком кабинете сгустилась. Даже странно. Радар был захватчиком, мы – пленницами. А как еще?

Из всех троих солдафонов Радару я доверяла больше всего. Он был ангелом-хранителем, который без ведома Зеда снабжал меня метадоном. Радар хорошо обращался с Эшлин. Профессионально, даже с сочувствием.

С другой стороны, как там Зед сказал про него? Мать родную продаст за хорошие деньги.

И все же этот человек, совсем юнец, знал о нас с Эшлин такое, о чем Джастин и не догадывался. Кроме того, он не только хранил мой секрет, но и пытался мне помочь. Готовил к свободе.

Я попыталась представить, как завтра, где-то после трех часов дня, я возвращаюсь к прежней жизни. А может, начинаю новую. Своя одежда. Сон без слепящего света. Знакомые и друзья, один из которых, скорее всего, нас подставил. Мир, где я не смогу больше им доверять.

Совершенно неожиданно глаза наполнились слезами. Я опустила голову, чтобы Радар, а тем более Мик, не видели, как я плачу. Господи, что же будет потом? Нас сломал вовсе не Зед, не тюремная камера и не оранжевые комбинезоны. Мы сами постарались. В роскоши бостонского особняка, где механически проживали свою благоустроенную жизнь. Когда-то семья, а теперь три простых клише: депрессивная жена, неверный муж и беременная девочка-подросток.

Джастин так зациклился на освобождении, как будто оно сотворит чудо и после обмена на выкуп все вернется на круги своя. Два притопа, три прихлопа – и мы проснемся дома, в своих постелях. Джастин опять будет ходить на работу, Эшлин – в школу, а я…

Пойду в метадоновую клинику и вылечусь от зависимости? Или плюну и при первой возможности помчусь к любимому оранжевому флакону с таблетками?

Я понятия не имела. Честно. На мгновенье мысль о возвращении домой к нерешенным проблемам… ужаснула меня.

Здесь мы, по крайней мере, знаем врага в лицо. А там…

Рядом проснулась Эшлин. В распахнувшихся каре-зеленых глазах была паника.

– Мам!

– Все хорошо. Я здесь. Не бойся…

– Ой, мама… – окончательно очнулась Эшлин и автоматически обняла себя за живот.

Она остановила на мне долгий взгляд. На юном личике было такое взрослое выражение, какого мне еще долго не хотелось бы видеть.

– Знаю, милая, – тихо сказала я, – знаю.

– Не говори папе, – прошептала она, почти машинально.

Я растянула губы в улыбке, но вышло грустно.

– Солнышко, он всегда будет любить тебя.

– Нет, не будет. Ему же главное – приличия, – горько сказала она.

Я не знала, что ответить. Молча сидела рядом. Мать, обремененная тайной дочери, которая в свое время не выдала ее.

– Пойду… гм… возьму новый комбинезон, – неловко пробормотал Радар и вышел, опять оставив нас без присмотра и без наручников.

Мы и так были связаны своим собственным несчастьем.

Я смахнула со щеки Эшлин слезинки, и мы вместе стали ждать, когда утихнет первая боль.

Вечно прятаться в лазарете было невозможно. Зеду, видимо, доложили, что состояние Эшлин стабильно, и нас отправили обратно в камеру. Радар шел с одной стороны от Эшлин, я – с другой. Она двигалась осторожно, но особой поддержки не требовала. Вот что значит молодость. Восстанавливаешься быстро.

На подходе к просторному дневному залу Эшлин замедлила шаг.

Я ее прекрасно понимала: отец никогда не отмалчивался. И верно, едва за нами захлопнулась дверь, Джастин со скрещенными на груди руками встал посреди крошечной камеры и суровым, холодным голосом потребовал:

– Как его зовут?

– А что, если его фамилия Чепмен? – ответила Эшлин, вырвав свою руку из моей и задрав подбородок. – Может, он младший брат твоей подружки. Мы же с ним ровесники, да?

Я остолбенела.

Побледневший Джастин обратил свой гнев на меня.

– Как ты смела…

– Не говорила я.

– Я сама узнала! – победоносно заявила Эшлин, всплеснув руками и чуть не паря в воздухе от враждебности. – Проверяла твой телефон, папочка. Читала твою почту. Какое тесное общение с девушкой почти моего возраста… Интересно, что подумал бы ее отец? Может, ей тоже нельзя было спать с кем попало. Может, ей тоже впаривали, что нужно ждать того, кто ее полюбит и будет уважать, а потом предавали собственную семью, не успев выйти из дома. Конченый лицемер! Лжец!

– Эшлин! – воскликнула я и быстро встала между ними, чтобы защитить дочь.

Лицо Джастина, перекошенное от побоев, налилось багрянцем. Разве что пар из ушей не валил, и вены не лопались от напряжения.

– Чтоб я больше никогда такого от тебя не слышал, юная особа!

– А то что?

– Перестаньте, – надтреснутым голосом сказала я и, прокашлявшись, попробовала увереннее: – Оба. Успокойтесь.

– Да ладно, – бросила Эшлин, на этот раз мне. – Боишься, что я расскажу ему, как ты пристрастилась к таблеточкам?

– Что?

Очень некстати меня начал разбирать смех.

Сначала откровенная воинственность дочери, теперь откровенное замешательство на лице Джастина… Меня так и подмывало хихикнуть. Только я прекрасно знала, что, стоит дать себе волю, и все закончится слезами.

– Пап, не тупи, – продолжала Эшлин в азарте. – Она уже несколько месяцев в неадеквате. Остекленевшие глаза. Задаешь ей вопрос, а она отвечает только через минуту. Так и не понял? Я, подросток, и то через две недели догадалась, что она подсела на обезболивающие. А у тебя какое оправдание?