Кристофер Мур - Дом духов

– Ты знаешь мою теорию, Хум?

Тот в первый раз посмотрел прямо на Кальвино и покачал головой.

– Может, Кико уже вернулась.

Винсент не обратил внимания на это приглашение вернуться обратно в Фонд.

– Я думаю, Вичай работает на джао по . Ему платит Чанчай, и поэтому он может нюхать растворитель и еще носить красивую одежду. Так Вичай представляет себе рай на земле.

Хум быстро отвел взгляд, сделал два шага вперед и нагнулся к дверному проему лачуги, расположенной на перекрестке.

– Видела Кико? – спросил он на языке Исана, глядя на девушку, которая разрезала материю.

Тонкой рукой она смахнула капли пота со лба. Ножницы нервно щелкали в воздухе, как челюсти. Девушка заморгала и медленно покачала головой, возвращая ножницы на то место, где остановилась. Два грубых окна выходили на перекресток. Маленький настольный вентилятор с пластиковыми лопастями жужжал в углу. Девочки-подростки работали в «потогонной мастерской» – шили одежду. Одна резала ткань, другие сидели за ножными швейными машинками, еще несколько стояли и гладили. Работа прекратилась; девочки перешептывались, украдкой поглядывая на Кальвино. Потом девушка за швейной машинкой заговорила с Хумом. Она видела Кико минут тридцать назад. Кальвино не понял большую часть их разговора на лаосском языке.

– Она вернулась в Фонд? – спросил он.

Хум выглядел смущенным.

– Нет, она здесь, недалеко. Мы сейчас пойдем.

«Недалеко» оказалось гораздо дальше, чем полагал Винсент.

Каждый четвертый дом представлял собой продуктовую лавочку или прилавок с едой. Полки были подвешены к окнам снаружи. В плошках были выставлены сырая свинина, куриные потроха, крутые яйца, длинная плоская белая лапша и зеленые овощи. Мухи кружились над едой, садились на мясо. Ветерок со стороны порта выдувал белые перья дыма из крошечных барбекю; струйки пепла кружились у них под ногами и оставляли на языке Кальвино привкус кислоты и горечи.

Хум остановился перед двухэтажным домом, с ободранной, торчащей, как зуб, арки которого свисал ржавый гофрированный лист металла. Винсент увидел ее в окно. Кико сидела на коленях, утешая рыдающую старую женщину. Внутри было много стариков, спасающихся от послеполуденной жары. Они тоже плакали, рыдали и выли, словно удрученные жарой и нищетой. Кальвино почувствовал себя чужаком, который вторгся и стал свидетелем какого-то личного горя, не предназначенного для посторонних свидетелей. Хум, сделавший свое дело, повернулся и исчез, не сказав ни слова. Он доставил Кальвино, как обещал, из чувства долга перед Кико и уважения к Винсенту, человеку, который вернул Вичая, когда тот сбежал. Но он не был готов оставаться здесь и наблюдать результат вторжения Кальвино. Хум жил в этой общине. Это был его народ.

Винсент подошел ближе и заполнил своим телом дверной проем. Возвышаясь, как гигант, над сгорбленными, коленопреклоненными людьми, он встретился взглядом со стариком с густым узором синих татуировок на голой грудной клетке и на руках. Кальвино смотрел на тайный язык татуировок, которые были обычными в Исане; половина мужчин в Клонг Той имели татуировку теми же синими чернилами – древние кхмерские письмена и символы, амулеты на коже для отпугивания демонов и духов. Сам старик, наверное, не понимал слов, вытатуированных у него на теле. Они были предназначены для духов. Старик отвел глаза, погрузил пальцы в большую корзинку с липким рисом, слепил из него шарик и сунул его в рот. Несколько других людей из числа сидящих на корточках на полу потянулись к корзинке с липким рисом. Другие жевали орех бетеля. Один из них водянистыми глазами посмотрел на Кальвино и улыбнулся.

В одном углу лежала, свернувшись в комок, древняя фигурка – беззубая, бесполая, без рубахи; ее кожа была такой сморщенной, что казалось, ее поджарили на одном из барбекю. Это была старуха с приоткрытым ртом; она лежала на боку, свесив тощие, сморщенные груди. Кальвино подумал, что она мертва и что оплакивают ее. Потом ей на веко села муха, и ее узловатая рука лениво прихлопнула насекомое. Веко моргнуло, но она продолжала спать. В нескольких шагах от нее, полускрытое в тени, на раскладушке лежало мертвое тело. Вокруг стояли цветы. Курительные палочки с длинными столбиками серого пепла уже остыли в пустом кофейнике. На лице покойника, мужчины с коротко остриженными волосами, застыло выражение безразличия и усталости, как у человека, умершего во время марафона под послеполуденным солнцем Бангкока. Красновато-лиловая рана делала лицо мужчины похожим на разбитую маску. Кальвино взглянул еще раз. Это был тот самый катои . «Черт», – прошептал он и чуть не упал. Несколько лиц, озадаченные и мокрые, повернулись к нему. Он с трудом сглотнул; двинулся вперед, с намерением осмотреть тело.

Кико встала и преградила ему путь. Казалось, она инстинктивно поняла, что он хочет посмотреть на труп поближе. Ее лицо было шокированным, растерянным, возмущенным. Эти чувства вызвало избитое лицо Кальвино, его неожиданный визит, его вторжение в общину и ее горе. Затем ее охватил страх, и она вытащила его из дома.

– Это Лек, правда? – спросила она. – Что-то ужасное случилось с Леком.

Кальвино стоял возле двухэтажного дома, построенного из бетонных блоков, дерева и листов волнистой жести, грубо сколоченных друг с другом. Он не мог отвести глаз от трупа внутри. Большой американский дверной замок висел открытым на входной двери, прикрепленной к стене дома крючком. Все в этом доме было не на своем месте, хрупким, непрактичным и искаженным. Куча циновок, телевизоры, вентиляторы, горшки, блюда… Полуголые старики, рыдающие и поедающие липкий рис, Кико, стоящая на коленях на циновках, труп катои , которого он убил на втором этаже «Африканской Королевы»… Труп, который не смогли найти Пратт и его люди.

Его молчание привело ее в неистовое волнение.

– Что они сделали с Леком? Пожалуйста, Вини! Ты должен мне сказать.

– С Леком ничего не случилось. Пока ничего. Я так думаю. Я не знаю. – Он вспомнил тот воющий звук, который издал катои во время последней атаки, который закончился тихим всхлипом и тишиной после предсмертного хрипа.

Кико протянула руку и нащупала его ладонь. И сжала ее.

– В чем дело?

– Я ищу Вичая, – ответил он, отводя глаза от трупа. Ему казалось, что его сейчас стошнит.

Кико, сбитая с толку и встревоженная, рванулась к нему. Он погладил тыльную сторону ее ладони, но она резко отдернула ее.

– Вичая? – спросила она. – Зачем? Что он сделал?

– Не знаю, что он сделал. И кто за ним стоит. Поэтому я хочу поговорить с ним.

Их беседа мешала участникам похорон. Кико отпустила его руку, сунула ноги в сандалии и пошла прочь по деревянному тротуару. Она была одета просто, в белую блузку и черную юбку. Кальвино тайком бросил последний взгляд на мертвого катои ; его взгляд охватил престарелых родственников, пыльную нищету, убийственную жару, увядающие цветы. У убийства и у ритуала прощания с мертвыми всегда разные контексты. Убийство было личным делом: катои выполнял свою работу, и Кальвино тоже.