Кристофер Мур - Дом духов

Похоронная служба продолжалась двадцать минут. В отличие от западной церковной службы, в ней не было проповеди или панегирика – только монахи с бритыми головами, возвышающимися над большими, круглыми деревянными веерами, которыми они закрывали свои лица. Они пели. Курительные палочки сгорели дотла. Мигали алтарные свечи. Солнечный свет струился в храм из высоких окон и ложился на пол длинными полосами. Существовала вероятность, что ни один человек, не считая нескольких участвующих в службе тайцев, не понимал ни единого слова из песнопений. Потом участники похорон вышли наружу, крадучись, как кошки, охотящиеся за маленькой птичкой. Они выходили из вата без обуви, моргая на ярком до белизны солнце. Через несколько мгновений монахи приподняли крышку гроба, чтобы родители Бена в последний раз взглянули на тело сына. Затем опустили ее, и шесть носильщиков понесли гроб к месту кремации позади вата .

Возле крематория мать Бена упала в обморок от усталости, горя и невыносимой жары. Ее обморок задержал кремацию Бена еще на двадцать минут, странным образом уравняв службу и материнский обморок. Наконец группа пришедших на похороны окружила здание крематория. В глубинке кремация представляла собой медленный процесс, больше поджаривание, чем сжигание. Труп хорошо прожаривали, и после того, как огонь поддерживали несколько часов, плоть и мелкие кости сгорали и превращались в пепел. В Ват Монгкут печь с форсированной тягой была встроена в бок высокой, стройной конструкции, увенчанной длинным рифленым дымоходом, похожим на шею африканки с черными кольцами вокруг горла. Тяжелую дверь печи откинули на петлях. Монах, распорядитель кремации, нажал на кнопку, и через мгновение стена пламени поглотила гроб и тело Бена Хоудли. Поднялся черной спиралью дым, потом распластался по скучному, серому небу Бангкока.

Кальвино поднял глаза к небу и смотрел на дым, выходящий из трубы. Если он достаточно долго пробудет в Бангкоке, или перейдет дорогу не тем людям, или не на той улице, или все же ухитрится продержаться до тех пор, пока его не погубит старость, тогда такие люди, как Горький Боб и Люси, случайные знакомые, соберутся, полупьяные, в черно-белых одеждах под жарким солнцем и будут смотреть, как струйка его дыма превращается в бесформенное марево, плывущее над деревьями. В этом завитке дыма – последний разговор с облаками, подумал он. И вспомнил, что Кико сказала тогда миссис Лин: «Натуралист – это медиум, работающий под псевдонимом».

Церемония закончилась, когда монах открыл тяжелую дверцу печи и выгреб дымящийся пепел в металлическую урну. Потом вручил урну старику Хоудли. Покрытые старческими пятнами руки старика вздрогнули от жара. Потом он повернулся и вместе с идущей рядом женой пошел прочь, прижав к груди горячие угли своего сына.

Мистер Хоудли ждал в своем автомобиле, пока не увидел Кальвино и Кико на улице. Тогда он открыл дверцу машины и помахал Винсенту.

– Я хочу поговорить с вами, – сказал он и прочистил горло.

Кальвино оглянулся, потом взглянул на Кико.

– Подожди меня минутку.

Старик Хоудли стоял одной ногой в машине, а второй – на бровке. Урна его сына покоилась на переднем сиденье рядом с шофером. Вытянутое бледное лицо миссис Хоудли скрывали складки белого носового платка.

– Вы нашли того, кто убил Бена? – спросил он, его глаза были почти безумными от горя и бессонницы.

– Я уже близок к ответу, мистер Хоудли.

– Мне не нужно «близко». Мне нужно имя, и я хочу, чтобы вы назвали мне его сейчас. Это тот тайский мальчик застрелил Бена?

– Нет. Лек не убивал вашего сына.

– Тогда кто?

– Почему бы нам не продолжить этот разговор позже, у вас в отеле?

Люди вытекали на улицу. Ламонт поклонился Чанчаю и подождал, пока уедет его машина с двумя телохранителями, потом подошел к автомобилю и представился одним из друзей Бена.

Старик Хоудли посмотрел через плечо Филипа.

– Я позвоню вам из отеля, мистер Кальвино.

Ламонт полуобернулся.

– Позвоните мне завтра, мистер Кальвино. Возможно, мы организуем еще одну игру.

Позже, на заднем сиденье автомобиля, Кико обвила руками шею Винсента.

– Как прошла твоя игра в сквош с Филипом Ламонтом?

– Он разнес меня в пух и прах. Девять-ноль. Пять раз. – Его слова были медленными и смазанными, как пластинка, поставленная на неправильную скорость.

– Он подонок, – сказала она. – В следующий раз ты побьешь его.

Кико нагнулась и поцеловала Кальвино в лоб. Его кожа была липкой от пота под ее губами. Его водянистые глаза с тяжелыми веками слегка дрогнули, когда ее губы прикоснулись к его лицу. Но Винсент ничего не ответил; он слишком устал, чтобы реагировать.

Сыщик уставился в окно. Мотоцикл с ревом пронесся мимо, слился с потоком машин и исчез. Черный выхлоп автобуса обдал кучку уличных торговцев. Кальвино пытался собрать свои мысли, разбросанные в голове, словно мчащиеся по небу грозовые тучи. «В следующий раз ты побьешь его», – услышал он повторивший эту фразу голос Кико, словно раскат грома вдалеке.

– Ламонт уже проиграл, – сказал Винсент, во рту у него все пересохло. – У него неприятности. Я чувствовал запах страха, когда Чанчай подошел к нему. Рука Ламонта дрожала. Его рука, в которой он держит ракетку, вся дрожала и тряслась, как у проигрывающего с большим счетом и предчувствующего поражение игрока.

Кальвино спал четыре часа, потом вернулся в дом Пратта. В темной гостиной, освещенной мигающим светом телевизионного экрана, полковник смотрел видеофильм «Полуночная жара». Он откинул голову на подушку, сжимая в правой руке «магнум» калибра.357, а в левой – пульт телевизора. Кальвино подошел к бару и налил двойной скотч. Никто из мужчин не произнес ни слова, глядя, как аккуратный Сидни Пуатье идет по экрану с гневным лицом. Кальвино пил свой скотч; нагнувшись вперед и опираясь локтями на колени, он держал в ладонях стакан и смотрел, как Род Стайгер и Сидни Пуатье ссорятся и в гневе кричат друг на друга. Пратт поднял левую руку, вытянул ее вперед к экрану, и ярость и гнев на экране замерли неподвижно. Современная техника позволяла быстро перематывать вперед, назад и останавливать кадр, чтобы рассмотреть персонажей, их действия, последствия их эмоций, приводящих к насилию, разрушению и ненависти. «В реальности все происходит лишь один раз, не бывает перемотки обратно или ускорения вперед, и происходит это так быстро и грязно», – подумал Кальвино.

– Как прошли похороны? – спросил Пратт.

– Там появился Чанчай. – Винсент вручил Пратту выпивку. – Завтра я хочу с ним поговорить.

Полковник смотрел прямо перед собой на экран телевизора.

– Тебе будет трудно это сделать, Вини.