Рут Ренделл - Пусть смерть меня полюбит

– Сядь, – скомандовал Найджел. – Ты получишь свою долю.

Он не стал искать нож, чтобы разрезать хлеб, а просто разломил. Батон был мягким и очень пышным и еще не совсем остыл. Найджел сунул кусок Джойс и вонзил зубы в свой ломоть. Забавно, он часто читал о том, как люди ели просто хлеб, без масла, колбасы или чего бы то ни было еще – в основном в древние времена или, по крайней мере, достаточно давно, – и гадал, как это так. Теперь он понял. Голод сделал хлеб безумно вкусным. Найджел съел почти половину батона, запив чашкой воды с виски. Теперь, когда его голод несколько утих, можно было взяться за вторую по значимости покупку, принесенную мистером Грином, – газету. Еще не закончив жевать, Найджел принялся пролистывать страницу за страницей.

«Форд Эскорт» нашли в гараже доктора Болтона. Не то чтобы там было сказано так прямо: в газете было напечатано «в сарае в Эппинг-форест». «Теперь они меня выследят, – подумал Найджел. – Через коммуну, через того парня-мебельщика, школьного дружка Марти». Он резко повернулся к Джойс.

– Послушай, все, о чем я тебя прошу, – это тихо посидеть чертовы два дня. Это по тысяче фунтов за день. Всего два дня – и можешь рассказывать что хочешь. – На Найджела снизошло вдохновение. – Тебе даже не обязательно оставлять деньги себе. Если ты такая честная дура, можешь вернуть их банку.

Джойс ему не ответила. Она сгорбилась, потом согнулась пополам от боли. Свежий хлеб терзал желудок, пустовавший в течение пяти дней. «Ей так же плохо, как Марти, так же плохо, как этому безмозглому болвану», – мимолетно подумал Найджел, и тут его тоже пронзила боль, как будто железные пальцы впивались в его внутренности.

По крайней мере, это обуздало его желание прикончить весь остаток батона. Самый сильный приступ боли миновал примерно через полчаса. Джойс лежала ничком на матрасе и, похоже, спала. Найджел смотрел на нее с ненавистью, к которой примешивалось отчаяние. Он думал, что следует поставить ей ультиматум: или она забирает деньги и обещает молчать один день, или он ее пристрелит. Это единственный способ. Он не мог вспомнить точно, но был уверен, что отпечатки его пальцев остались где-то в «Форде Эскорт», и полиция наверняка сличит их с отпечатками в коммуне: в доме его родителей искать нечего, там все поверхности ежедневно вытирали начисто. Джон Как-Его-Там, который возит мебель, может рассказать о его знакомстве с Марти Фостером, и тогда… сколько времени им понадобится? Возможно, они уже в Ноттинг-хилл, сличают отпечатки. Бывал ли Марти когда-нибудь в коммуне? Это Найджел тоже никак не мог вспомнить.

Если он сбежит в Южную Америку, то не будет никакой разницы, пристрелит он Джойс или нет. Он мог бы попытаться сделать это, когда в доме не будет никого, кроме старого Грина. Найджел очень хотел это сделать, он знал, что получит от этого удовольствие. Хотя он уже знал вид из окна наизусть, так, что мог точно его нарисовать или набросать его план, но тем не менее подошел к окну еще раз и выглянул, чтобы проверить определенные особенности места. Дом примыкал только к одному из соседних зданий. Найджел распахнул окно – впервые с тех пор, как в эту комнату въехал Марти, – и высунулся наружу. Джойс не пошевелилась. Ему нужно было убедиться, что на третьем этаже соседнего дома в окнах нет занавесок, – он помнил, что так было когда-то давно, до того, как все это началось, и он еще волен был приходить и уходить в любой момент и слоняться по улицам сколько вздумается. Соседний дом он видел довольно отчетливо. Все было именно так, как помнил Найджел. Квартира была пуста, а значит, за стеной кухни не было никого, кто мог бы услышать выстрел. Скорее всего, жильцы нижних этажей целый день были на работе.

Найджел уже нырнул обратно в комнату и собирался закрыть окно, когда заметил человека, стоящего на противоположном тротуаре. Захлопнув створки, Найджел запер их на шпингалет. Что-то знакомое было в мужчине, топчущемся на тротуаре, хотя Найджел не мог вспомнить, где видел его прежде. Человек был одет в джинсы и темный пуловер, поверх которого носил куртку или ветровку на молнии. Его средней густоты каштановые волосы не были ни особо короткими, ни длинными. Выглядел он лет на тридцать пять.

Найджел решил, что никогда раньше не видел этого типа, но спокойнее ему не стало. Возможно, тот человек кого-то ждал, но тогда он выбрал странное место – у церкви возле поворота с Чичели-роуд. Это мог быть полицейский, сыщик. Возможно, это он постоянно звонил в дверь. Найджел прикинул, что одежда мужчины выглядела совсем новой, а манера держаться казалась несколько скованной, как будто он не привык так одеваться и ему было в этом неуютно. Полисмен в штатском? Найджел заставил себя отвернуться от окна, сесть и еще раз пролистать газету. Когда десять минут спустя он снова подошел к окну, мужчина уже ушел. Найджел слышал, как захлопнулась дверь в комнату Брайди, вниз по ступеням простучали ее шаги – соседка ушла на работу.

Алан был почти уверен, что это не та комната. Молодой человек со светлыми волосами, который только что открыл окно и высунулся из него, словно намереваясь позвать швейцара, – это, должно быть, Грин, чьей фамилией подписан третий звонок. После того как окно закрылось и сердитое лицо исчезло, Алан пересек дорогу и несколько раз нажал этот самый третий звонок. Он стоял несколько секунд, давя пальцем на кнопку, но никто не ответил и не вышел.

Алан двинулся прочь и зашел в магазин на углу, чтобы купить газету. В этот момент он увидел, как мимо прошла девушка по фамилии Флинн. «Надо еще раз поговорить с ней», – решил Алан. «Роза Килларни» должна была открыться через десять минут.

Со вторника он приезжал в Криклвуд вот уже во второй раз. Мог бы приехать еще и в среду, но не мог так обойтись с Уной, не мог продолжать лгать ей. Кроме того, Алану казалось, что он исчерпал все вдохновение, отпущенное для изобретения предлогов, когда во вторник сообщил ей, что ему нужно наведаться к своему адвокату, поговорить об Элисон. Уна приняла это объяснение без единого слова. Она была занята приготовлениями к пятничному отъезду: писала письма, относила лучший парадный пиджак Эмброуза в чистку, заказывала доставку газет на дом, начиная с субботы. Но вылазка во вторник не принесла ничего, Алан ни на шаг не продвинулся вперед. Хотя он провел бо́льшую часть послеполуденного времени, наблюдая за домом и прохаживаясь по соседним улицам, он не видел, чтобы кто-нибудь входил в здание или выходил, – даже девушка-ирландка.

Вернувшись, он вынужден был сказать Уне, что был у адвоката, и рассказать, что тот ему передал. Он поведал, что ему пришлось оставить свою часть дома Элисон, и эта ложь далась ему легко, потому что в ней была изрядная доля истины. Алан был удивлен и тронут, когда Уна ответила, что с его стороны это было правильно и великодушно, но как же он должен себя чувствовать, ведь он столько лет трудился, чтобы приобрести этот дом!