Нора Робертс - Соперница

Когда самое худшее осталось позади, она осторожно открыла глаза.

Она была в машине, вспомнила Дина. Тим вез ее домой, и по дороге ей стало плохо. Но сейчас она была не дома. В больнице? – вяло подумала она, осторожно осматриваясь вокруг. Комната была слабо освещена изящными светильниками в форме фиалок, которые свисали со стен. Под белым потолком тихо работал вентилятор, наполняя воздух шелестом лопастей. На глянцевитом бюро из красного дерева стояла целая коллекция хорошеньких разноцветных бутылочек и горшочков. Миниатюрная голубая елочка, украшенная белыми колокольчиками, напоминала о приближавшемся празднике.

Это больница? – опять удивилась Дина. С трудом координируя движения, она постаралась сесть. Голова вновь отвратительно закружилась, и кулак тошноты опять ударил в живот. В глазах двоилось. Она попыталась поднести руку к лицу, но та тяжело упала вниз. Целое мгновение Дина только лежала, не шевелясь, и опять сражалась с тошнотой. Потом увидела, что комната была похожа на коробку, закрытую коробку без окон, как гроб.

И тут, несмотря на шок, Дина ощутила острую панику. Она откатилась назад, закричала. Неловкими движениями, как пьяная, выбралась из постели, шатаясь, прижалась к стене и провела пальцами по нежным обоям с цветочным рисунком, словно пытаясь отыскать выход. Ловушка. Она резко обернулась, глядя вокруг расширившимися глазами. Она в ловушке.

…И увидела то, что висело на стене над кроватью. Этого было достаточно, чтобы начинавшаяся истерика прекратилась. Сверху вниз ей радостно улыбалась огромная фотография. Несколько мгновений Дина ошеломленно смотрела на Дину. Медленно, слыша, как громко стучит ее сердце, она оглядела комнату.

Нет, здесь не было ни дверей, ни окон, только цветы, целые гирлянды цветов от стены к стене. Но зато в комнате были и другие фотографии. Дюжины ее изображений украшали стены. Любительские снимки, обложки журналов, фотографии из газет висели щека к щеке на изысканных обоях.

– О боже, боже мой! – Она услышала скулящие панические нотки в своем голосе и больно прикусила губу.

Оторвав взгляд от своих фотографий, остекленевшими от потрясения глазами Дина посмотрела на сервировочный столик, покрытый снежно-белой, твердо накрахмаленной скатертью. Такой же крахмально-белой была и маленькая салфеточка под серебряным подсвечником, на котором высились блестящие тонкие белые восковые свечи. Здесь лежали дюжины маленьких сокровищ. Сережка, которую она потеряла еще много месяцев назад, губная помада, шелковый платок, когда-то подаренный ей Саймоном на Рождество, перчатка из мягкой красной кожи из той пары, которая исчезла прошлой зимой.

И не только это. Она наклонилась вперед, напряглась, чтобы побороть усилившуюся волну страха, и принялась рассматривать эту коллекцию. Записка Джефу, написанная от руки, прядь черных волос, перевязанная золотой ленточкой, другие фотографии, всегда только ее – в элегантных и изысканных рамках. Рядом стояли туфли, которые были на ней в лимузине, и лежал аккуратно сложенный пиджак.

Это место похоже на раку со святынями, вздрогнув, поняла Дина. Из ее губ невольно вырвался звук, похожий на рычание напуганного зверька. В углу стоял телевизор и полка с переплетенными в кожу альбомами. Но самым страшным было то, что во всех углах комнаты с потолка свисали камеры. Маленькие красные огоньки горели, как хищные плотоядные глазки.

Дина отпрянула, чувствуя, как страх взмывает вверх гладкой шелковой птичкой. Ее взгляд бегал от одной камеры к другой.

– Ты смотришь на меня? – Она старалась, чтобы в голосе не прозвучал ужас. – Я знаю, что ты смотришь. Ты не можешь оставить меня здесь. Они будут искать. Ты знаешь, что они найдут меня. Может быть, они уже ищут.

Дина посмотрела вниз, на свое запястье, чтобы проверить, который час, но ее часы исчезли. Когда? – с отчаянием подумала она. С тех пор, как она потеряла сознание в машине, могло пройти всего несколько минут, а могло и несколько дней.

Машина. У Дины перехватило дыхание.

– Тим! – Она крепко сжала губы, пока боль не уступила место желанию заплакать. – Тим, ты должен отпустить меня. Я постараюсь тебе помочь. Я обещаю. Я сделаю все, что смогу. Пожалуйста, войди сюда, поговори со мной.

Как будто только ее приглашения и ждали. Часть стены скользнула в сторону. Дина инстинктивно бросилась вперед, но из ее горла вырвался стон отчаяния: голова опять закружилась, и ее опять затошнило, как от сильной дозы наркотиков. Но все же она расправила плечи, надеясь, что ей удастся хоть немного скрыть свой ужас.

– Тим, – начала она и от неожиданности запнулась.

– Добро пожаловать домой, Дина.

Пунцовый от застенчивой радости, в комнату шагнул Джеф. В руках он нес серебряный поднос со стаканом вина и спагетти с зеленью на тарелке китайского фарфора. Рядом лежал одинокий красный бутон розы.

– Надеюсь, тебе понравилась комната. – Как всегда, неторопливо и ловко он поставил поднос на бюро. – Я потратил немало времени, чтобы устроить здесь все, как надо. Я хотел, чтобы ты была здесь счастлива. Знаю, здесь нет окна. – Он повернулся к Дине. Его глаза горели слишком ярко, хотя в голосе слышалась извиняющаяся интонация. – Но так безопаснее. Пока мы будем здесь, нас никто не побеспокоит.

– Джеф! – «Спокойно!» – приказала она себе. Она обязана была сохранять спокойствие. – Ты не можешь держать меня здесь!

– Могу. Я тщательно все это спланировал. Я работал над этим несколько лет. Почему ты не сядешь, Ди? Наверное, ты еще не очень хорошо себя чувствуешь, а я хочу, чтобы ты могла спокойно поесть.

Он шагнул вперед, но, хотя Дина невольно напряглась, не попытался до нее дотронуться.

– Потом, – продолжал он, – когда ты все поймешь, тебе будет намного легче. Тебе просто нужно время. – Он поднял руку, как будто собираясь прикоснуться к ее щеке, но опять опустил, словно не желая ее пугать. – Пожалуйста, постарайся расслабиться. Ты никогда не даешь себе расслабиться. Я знаю, что сейчас ты, может быть, немного боишься, но все будет в порядке. Но если ты захочешь со мной драться… – Он не мог произнести этого вслух, поэтому вместо слов вытащил из кармана шприц. – Я этого не хочу. – Дина тотчас же отпрянула, и он быстро спрятал шприц обратно. – Правда, не хочу, и ты все равно не сможешь отсюда вырваться.

Опять улыбаясь, он пододвинул стол и стул ближе к кровати.

– Тебе надо поесть, – весело сказал он. – Меня всегда волновало то, что ты никогда не заботишься о своем здоровье. Ты всегда или ешь наспех, или не ешь совсем. Теперь о тебе буду заботиться я! Садись же, Дина.

«Я могу отказаться, – подумала Дина. – Я могу кричать, требовать, угрожать». Чего ради? Она знала Джефа – или думала, что знала, – много лет. Он мог быть упрямым, но обычно ей всегда удавалось его уговорить.