Луиза Пенни - Убийственно тихая жизнь

– А что я сказала не так? Ведь это правда.

– И по-вашему, она не знает, что мисс Нил была убита стрелой? Неужели вы и вправду не понимаете, что вы сделали не так?

– Я просто сказала правду.

– Нет, вы просто обращались с другим человеческим существом, как с глупцом, и, насколько я понимаю, намеренно причиняли ей боль. Вы здесь, чтобы делать заметки и помалкивать. Мы еще поговорим об этом вечером.

– Но…

– Я обращался с вами уважительно и вежливо, потому что так я обращаюсь со всеми, но никогда не принимайте доброту за слабость. И прекратите со мной спорить. Вам ясно?

– Да, сэр.

И Николь безмолвно поклялась, что будет держать свое мнение при себе, если ей достается такая благодарность за ту смелость, которую она проявляет, говоря вслух о том, что все остальные и без того знают. Если к ней будут обращаться напрямую, она станет отвечать односложно. Пусть так.

– Вот картина Джейн, – сказала Клара, вынося холст средних размеров из кладовки и ставя его на пюпитр. – Она не всем понравилась.

У Николь чуть не вырвалось: «Шутите?» – но она вспомнила о своей клятве.

– А вам понравилась? – спросил Бовуар.

– Поначалу нет. Но чем дольше я смотрю на это полотно, тем больше оно мне нравится. Тут для меня как бы что-то встало на свое место. Сначала это напоминало мне наскальную живопись, а потом я увидела в этом полотне что-то глубоко трогательное. Вот так все переменилось.

Клара щелкнула пальцами.

Гамаш подумал, что если он всю жизнь будет смотреть на эту картину, то ничего, кроме нелепости, в ней не увидит. И все же в ней было какое-то обаяние.

– Я вижу Нелли и Уэйна, – сказал он удивленно, показывая на две яркие фигуры на трибунах.

– А это Питер. – Клара показала на чудо-юдо с глазами и ртом, но без носа.

– Как ей это удалось? Как она смогла так точно изобразить людей всего двумя точками для глаз и изогнутой линией для рта?

– Не знаю. Я художница. Всю жизнь рисую. Но я бы так не смогла. В этом есть какая-то глубина. Хотя вот теперь я больше часа смотрела на нее, но такого щелчка больше не случилось. Может быть, у меня слишком бедное воображение. А может быть, волшебство действует, только когда ты его не ищешь.

– Значит, картина хороша? – спросил Бовуар.

– В этом-то и состоит вопрос. Я не знаю. Питер считает, что это блестящая работа, остальные члены жюри, за одним исключением, решили рискнуть.

– А в чем риск?

– Вас это может удивить, но художники – существа темпераментные. Принять работу Джейн означало отказаться от чьей-то другой работы. И этот кто-то рассердится. А с ним его родственники и друзья.

– Настолько рассердится, что будет готов убить? – спросил Бовуар.

Клара рассмеялась:

– Я могу гарантировать, что в наших художнических мозгах мысль об убийстве возникает постоянно и даже задерживается. Но чтобы убивать из-за того, что твоя работа не принята Уильямсбургской выставкой? Нет. И потом, если уж убивать, то членов жюри, а не Джейн. Кстати, никто, кроме жюри, не знал, что эта работа принята. А заседание жюри проводилось в пятницу.

«Каким далеким теперь кажется этот день», – подумала Клара.

– Даже мисс Нил не знала?

– Я сказала Джейн в пятницу.

– А кто-нибудь еще знал?

Клара слегка смутилась:

– Мы говорили об этом за обедом в тот вечер. Это был такой специальный обед в канун Дня благодарения с друзьями в нашем доме.

– Кто был на этом обеде? – спросил Бовуар, вытащив блокнот.

Он больше не полагался на Николь в том, что касалось записей. Николь увидела это и почувствовала такое же негодование, как и в тот момент, когда Гамаш попросил ее делать записи.

Клара назвала имена.

Гамаш тем временем разглядывал картину.

– Что здесь изображено?

– Заключительное шествие ярмарки этого года. Вот смотрите… – Клара показала на козу с зеленой физиономией и с пастушьим посохом. – Это Рут.

– И в самом деле, – сказал Гамаш под громкий смех Бовуара.

Сходство было идеальное. Наверное, он слеп, если не увидел этого сразу.

– Но постойте, – сказал Гамаш, и его веселье как рукой сняло. – Это было нарисовано в тот самый день, в то самое время, когда умирала Тиммер Хадли.

– Да.

– И как Джейн назвала эту картину?

– «Ярмарочный день».

Даже несмотря на дождь и ветер, Гамаш видел, как прекрасна эта местность. Клены стали темно-красными и оранжевыми, и листья, сорванные ветром, устилали дороги и овраги, превращая их в гобелены. Из Уильямсбурга в Три Сосны они ехали через горный перевал, разделявший два этих населенных пункта. Дорога, словно зная пословицу про умного и гору, шла по долине и вдоль реки, видимо повторяя маршрут, каким в прежние времена ездили почтовые кареты. Но в какой-то момент Бовуар свернул на еще более узкую грунтовую дорогу. Их машину трясло на огромных колдобинах, и Гамаш даже не мог толком читать свои записи. Он давно уже приучил свой желудок не реагировать на любые дорожные выкрутасы, но вот глаза обучались хуже.

Бовуар притормозил у большого металлического почтового ящика, выкрашенного в желтый цвет. Белой краской на нем было выведено: «Крофт». Бовуар свернул и поехал по подъездной дорожке, обсаженной кленами, создающими некий ажурный туннель.

За мелькающими щетками дворников Гамаш увидел фермерский дом, обитый вагонкой. У дома был уютный, обжитой вид. Высокие к концу сезона подсолнухи и притулившийся к ним алтей. Из трубы поднимался дымок, но ветер тут же подхватывал его и уносил в лес.

Гамаш знал, что дома́ – это автопортреты их обитателей. Выбор цвета, обстановки, картин – каждая мелочь говорила о характере. Бог или дьявол в деталях. Как и человек. Какой дом – грязный, неприбранный или навязчиво-чистый? Выбирались ли украшения для того, чтобы произвести впечатление, или они являются частью личной истории? Захламлены комнаты или нет? Входя в очередной дом во время расследования дела, Гамаш каждый раз испытывал волнение. Ему очень хотелось попасть в дом Джейн Нил, но это пришлось отложить. Теперь о себе должны были поведать Крофты.

Гамаш обратился к Николь:

– Смотрите внимательно и подробно записывайте то, что будет говориться. И только слушайте. Вам ясно?

Николь ответила ему недовольным взглядом.

– Я задал вам вопрос, агент.

– Я поняла. – И после затянувшейся паузы: – Сэр.

– Инспектор Бовуар, принимайте руководство.

– Отлично, – ответил Бовуар, вылезая из машины.

Мэтью Крофт ждал у сетчатой двери. Они сняли свои мокрые куртки, и он провел их в кухню. Ярко-красный и желтый цвета. Цветастая столовая посуда в буфете. Чистые белые занавески с цветочками по кромке. Гамаш посмотрел через стол на Крофта, который занимался тем, что выравнивал солонки и перечницы. Его умные глаза не находили покоя, и он словно ожидал чего-то. Прислушивался. Все это было почти неуловимо, спрятано под дружелюбным внешним видом. Но оно было – Гамаш в этом не сомневался.