Алан Брэдли - Здесь мертвецы под сводом спят

Dare Lucem.

Шурупы в гробу были простой частью задачи. Поскольку они были новыми и не успели покрыться плесенью и заржаветь на каком-нибудь старом сыром кладбище, вытащить их до нелепости легко. Удивительно быстро я их ослабила.

Теперь наступил момент истины.

– Святой Танкред, помоги мне, – прошептала я. – Харриет, прости меня.

С этими словами я подняла крышку гроба.

Все было так, как я ожидала: под деревянной крышкой находился внутренний цинковый гроб. Цинк, хоть он немного тяжелее свинца, так же легко разрезать специальными ножницами, как и масло.

А под цинком должна быть моя мать. Как она выглядит?

Я начала мысленно готовиться к этому. Заставила думать себя как ученого.

Если ее тело изуродовано, я не стану продолжать. Нет смысла.

Но если же она чудом сохранилась в леднике, я сразу же приступлю к попыткам вернуть ей жизнь.

Я проковыряла маленькую дырочку в цинке кончиком отвертки и воткнула в нее лезвие ножниц для резки металла.

Щелк!

Это труднее, чем я предполагала.

Щелк!

Большой и указательный пальцы уже начинали болеть.

Легкий порыв воздуха – или это мое воображение? – вырвался из гроба. Я сморщила нос от специфического запаха земли, льда и чего-то еще.

Это легчайший запах духов Харриет, «Миратрикс»?

Наверное, мне лишь хочется, чтобы это было так.

Щелк!

Мои пальцы заболели, но я продолжала резать.

После того, что показалось вечностью, я вырезала треугольник со сторонами по футу каждая. Если мои расчеты верны, я тружусь прямо над лицом Харриет.

Осторожно , – подумала я. – Не порань ее .

В этот самый момент я осознала, что забыла паяльник. Если мне понадобится запечатать внутренний гроб, надо будет заварить разрезы, которые я сделала в цинке.

Для этого мне потребуется не только паяльник и изрядное количество мягкого припоя, но и достаточный объем флюса. Первые две вещи найти несложно: дядюшка Тар прекрасно укомплектовал свою лабораторию разными инструментами, чтобы ему никогда не понадобилось приглашать слишком любопытных мастеровых для ремонта водопровода. Флюс, однако, – совсем другое дело. Я планировала приготовить его самостоятельно, «убив» водный раствор серной кислоты кусочками цинка.

Чтобы это сделать, придется еще раз сбегать в лабораторию и снова отложить процесс.

Щелк!

И вот еще что: хотя я не боюсь трупов, этот случай совсем другой. Что, если зрелище моей замороженной матери повергнет меня в совершенно непредвиденный шок?

Есть только один способ это узнать.

Я воткнула отвертку в верхнюю часть разреза и пальцами отогнула цинк.

Меня охватил приступ слабости. Я чуть не потеряла сознание.

Там, в нескольких дюймах от моих жадных глаз, покоясь в щупальцах клубящегося газа, показалось лицо моей матери, давно утраченной Харриет.

Если не считать легкого почернения на кончике носа, она выглядела в точности так же, как на всех ее фотографиях, которые мне довелось видеть.

К счастью, ее глаза были закрыты.

Она легко улыбалась – это первое, что я заметила, и ее кожа была бледной, как у сказочной ледяной принцессы.

Это все равно что оказаться лицом к лицу с более взрослой версией себя в ледяном зеркале.

Меня сотрясла дрожь.

– Мама, – прошептала я, – это Флавия.

Она, конечно, не ответила, но мне все равно было необходимо поговорить с ней.

Что-то скользнуло рядом с ее шеей: кусочек отвержденной двуокиси углерода. Я была права. Перед долгой дорогой домой ее упаковали в сухой лед.

Из гроба поднимались пары, они извивались в огне мерцающих свечей, а затем медленно опускались на пол и образовывали слой тумана, охвативший мои лодыжки.

Я коснулась ее лица указательным пальцем. Холодная.

Как легко это говорить и как сложно сделать.

Я осознала, что во мне шевелятся чувства, будто змеи в яме.

Какая-то часть меня, которую я не могла контролировать, заставила меня наклониться и поцеловать ее в губы.

Твердые и сухие, словно пергамент.

– Давай же, Флавия, – говорила я себе. – У тебя мало времени.

Мне надо изначально знать, сохранилось ли хоть какое-то тепло, хоть какое-то движение сердца. Конечно, ничего такого быть не должно, но надо убедиться. Каждый эксперимент должен начинаться с определенных основ.

Харриет была все еще одета в альпинистский костюм, в котором ее обнаружили, – куртку из габардина цвета загара, которая уже начинала разлагаться или по крайней мере смягчаться от тепла свечей.

Я расстегнула жесткую пуговицу на ее груди и просунула руку внутрь, нащупывая ее сердце.

Как обычно, меня охватил иррациональный страх, который мне всегда внушают трупы: ощущение, что мертвец вот-вот вскочит, закричит «Бу!» и вцепится в твою руку ледяной хваткой.

Конечно же, ничего такого не случилось.

Что действительно случилось, так это то, что пальцами я нащупала среди того, что ощущалось как слои шерсти, шелка и хлопка, нечто более твердое, чем ткань.

Я как можно осторожнее просунула руку дальше. Что бы ни было спрятано в одежде Харриет, оно было немного влажным от сухого льда и хрупким.

Я ухватила это большим и указательным пальцами и медленно извлекла на свет: большой бумажник из промасленной ткани. Твердый, как замороженная рыба.

С величайшей осторожностью я его открыла, но все равно от него отвалились несколько чешуек, упав на грудь Харриет.

Внутри обнаружился листок сероватой, пахнущей плесенью бумаги, покрытый пятнами от воды и сложенный в четыре раза.

Когда я его разворачивала и читала написанные карандашом слова, мои руки дрожали:

Это последняя воля и завещание Харриет де Люс.

Сим я передаю и завещаю…

Бум!

У меня сердце в пятки упало.

В дверь с грохотом заколотили: Бум! Бум! Бум! Бум!

Первой моей мыслью было то, что этот шум разбудит отца, спальня которого находится рядом с будуаром Харриет. Или, быть может, Доггер дал отцу что-нибудь снотворное?

– Кто там? – спросила я дрожащим голосом в неожиданной тишине.

– Это Лена, – донесся шипящий ответ, заглушаемый толстыми панелями. – Открой дверь и впусти меня.

Я была так поражена, что не могла ответить. Вот я стою над открытым гробом практически нос к носу с телом моей матери, сжимая в трясущейся руке ее завещание…

Просто кошмар.

– Флавия!

– Да? – это все, что я смогла выдавить.

– Немедленно открой дверь.

Иногда сильный шок как будто замедляет время, и именно так было и сейчас. Как будто со стороны я наблюдала, как прячу завещание в кошелек, бросаю его в ведерко, отгибаю назад кусок цинка и возвращаю на место деревянную крышку гроба, которую перед этим поставила у стены, драпирую гроб черной тканью, прячу ведерко под низ, прикрывая его тяжелым бархатным покровом, поворачиваю ключ и открываю дверь – все одним замедленным движением.