Жан-Люк Банналек - Курортное убийство

Белые, довольно грубо оштукатуренные стены, густо увешанные картинами, репродукциями и копиями в простых рамах. На стенах ресторана и бара практически не было свободных от картин мест. Преимущественно это были пейзажи – виды Понт-Авена и побережья, а также мельницы, бретонские крестьянки. Утром Дюпен не заметил, как много здесь картин.

Тем не менее обеденный зал «Сентраля» не выглядел вычурно-живописным, при желании посетители могли мысленно перенестись в великое, блистательное прошлое – для этого здесь было достаточно поводов. Здесь можно было ощутить очарование и стиль давних времен, дух того своеобразного смешения провинциальности, даже бедности, рыбацких и крестьянских дворов и модернистского блеска парижского искусства. Дюпен вспомнил фотографию моста в Понт-Авене в одной из книг, лежавших на столе Нольвенн. На покрытом мхом мосту была видна группа художников, расположившихся у каменного парапета. Все внимательно смотрели в объектив фотокамеры. Многие художники были одеты весьма экстравагантно – в больших широкополых шляпах, в дорогих, но поношенных костюмах, а за их спинами виднелись несколько домов, выдававших скудость здешних мест, тяжкую нужду крестьян и рыбаков, добывавших в поте лица свой насущный хлеб. Слева от моста виднелся «Сентраль». Здесь, в этой группе, была вся Школа художников Понт-Авена – Поль Гоген и его молодой друг и единомышленник Эмиль Бернар, Шарль Филиже и Анри Море. Нольвенн могла перечислять художников до бесконечности, Дюпен знал лишь очень немногих из них. Художники проявили немалую выдумку – они красовались в бретонских деревянных туфлях с острыми носами и стояли перед камерой, широко, картинно расставив ноги.

Внезапно раздался стук в дверь, и Дюпен живо вскочил на ноги. Стук повторился. Не зная, что и думать, Дюпен подошел к двери и отпер ее. На пороге стояла мадам Лажу.

– Мне можно зайти, господин комиссар? Мадемуазель Канн сказала, что вы здесь.

Дюпен стряхнул с себя растерянность.

– Конечно, конечно, входите, мадам Лажу.

Франсина Лажу робко вошла в ресторан и, сделав несколько шагов, остановилась.

– Мне очень тяжело здесь находиться, господин комиссар.

Казалось, за прошедшие с утра часы она постарела на много лет. Выглядела женщина плохо; лицо ее осунулось, черты заострились, глаза покраснели и припухли. Дюпен только теперь увидел, что у мадам Лажу совершенно седые волосы.

– Я понимаю, вам очень тяжело здесь находиться, мадам Лажу, ведь вы были очень близки с господином Пеннеком.

– Здесь его убили.

Она из последних сил старалась сохранить самообладание.

– Может быть, нам лучше выйти отсюда?

– Нет, нет. Да, вы правы, господин комиссар. Мы были очень близки, но не слишком близки. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Безусловно, понимаю, и сказал это без всякого намека.

– Все равно люди распускают сплетни. С сегодняшнего утра все так странно на меня смотрят, говорят за моей спиной всякие гадости. Понимаете, господин комиссар, речь идет не обо мне, а о нем, о его репутации.

– Не обращайте внимания на эти сплетни, мадам Лажу, вовсе не обращайте.

Мадам Лажу опустила глаза.

– Вы узнали что-нибудь новое, господин комиссар?

– Кое-что мы знаем, но пока недостаточно.

– Я могу чем-то вам помочь? Я охотно помогу вам, потому что убийцу надо найти и наказать. Как мог тот человек решиться на такое злодейство?

– Мы никогда не знаем мотивов, движущих людьми.

– Вы так думаете? Но это же ужасно.

– Вы видели Андре Пеннека?

Дюпен резко сменил тему, но мадам Лажу ответила сразу и очень отчетливо:

– О да. Он имел наглость остановиться в отеле. Мадам Мендю предоставила ему номер. Андре приехал на большом роскошном лимузине, прямо из аэропорта. Невозможный, несносный человек. Это неслыханная дерзость, что он поселился здесь. Какое лицемерие! Господин Пеннек никогда бы этого не допустил. Этот тип сразу уехал, как только его вещи занесли в номер. Уехал в своей огромной машине.

– Вы не знаете, куда он поехал?

– Он никому ничего не сказал.

Дюпен достал блокнот и что-то в нем записал.

– Мадам Лажу, я хочу еще раз попросить вас об одной вещи: хорошенько подумать о последних четырех днях жизни Пьера-Луи Пеннека. Мы должны как можно больше знать о том, что он делал в эти четыре дня. Этим вы нам очень поможете.

– Господин Риваль уже спрашивал меня об этом. Я сказала ему все, что знала, господин комиссар.

Мгновение она помедлила, потом спросила:

– Это правда, господин комиссар, что преступник обязательно, хотя бы один раз, возвращается на место преступления?

– Сложный вопрос. В поведении убийц нет каких-то правил. Отнюдь не все убийцы так поступают, поверьте мне.

– Я понимаю. Просто я читала об этом в какой-то книге. Это говорил один комиссар полиции.

– Мадам Лажу, не стоит слишком серьезно относиться к тому, что пишут в криминальных романах. У меня есть к вам еще один вопрос: вы знакомы с преподавателем живописи и директором маленького музея?

Дюпен, собравшись с духом, собрался задать Франсине Лажу еще пару вопросов. По ходу беседы у нее прибавилось сил – разговор явно пошел ей на пользу.

– Разумеется, я очень хорошо с ним знакома. Он просто чудесный человек. Понт-Авен очень многим обязан господину Бовуа. Господин Пеннек очень высоко его ценил. Для него была очень важна эта новая брошюра.

– Насколько она объемиста?

– Точно не знаю, но, насколько я помню, есть первое издание с фотографией ресторана, даже с двумя. Первая – каким он был, а вторая – каким стал. В отеле это было самое любимое помещение господина Пеннека. В начале прошлого года мы заново перестроили весь первый этаж. Перенесли стены, обновили пол, установили климат-контроль. Пьер-Луи Пеннек никогда не жалел денег на отель.

Дюпен только сейчас, после слов мадам Лажу, почувствовал, что в ресторане прохладно, несмотря на уличную жару. Климатическая установка действительно работала превосходно.

Вздохнув, женщина продолжила:

– Здесь господин Пеннек всегда приходил в хорошее настроение. Он каждый вечер бывал здесь – до самого конца.

– О чем вы разговаривали с ним на этой неделе, когда вместе ужинали? Он ничего не говорил о своем сводном брате? На этой неделе или вообще в последнее время?

– Нет, ничего.

– Не говорил ли он о своем сыне?

– Нет, он почти никогда о нем не говорил. Иногда он упоминал его жену – Катрин Пеннек. Говорил, часто с большим раздражением – она очень ему не нравилась, как мне думается. Но я не должна так говорить, меня это не касается.

По лицу мадам Лажу было видно, что она с трудом сдерживается.

– Чем она его раздражала? – спросил Дюпен.

– Точно я этого не знаю. Она хотела купить в дом новую мебель. Ну, что-то в этом роде. Она всегда стремилась жить не по средствам и разыгрывала из себя великосветскую даму. Но это и правда не мое дело. – Она помедлила. – Но она, естественно, не была убийцей, хотя ее нельзя назвать хорошим человеком.