Курт Ауст - Судный день

Начну завтра – с самого начала. Расскажу о том, как для меня начал открываться мир, о том, как я осознал, что зло в крайнем его проявлении порождает жизнь, о том, что положило начало и конец моей юной жизни и… но нет – нельзя опережать события.

Лучше посплю.

– В начале было число, и Число было у Бога, и Число было Один. Единственный Бог, – облачка пара вырывались у него изо рта и застывали в морозном воздухе. Томас плотнее закутался в плащ и продолжал: – Всё есть число! У всего есть число, место и отношение к другим числам. Всё можно возвести в числовую структуру, исчислить в алгебраической системе. И лишь потом возникают слова, более отвлеченные, которыми мы пользуемся в повседневных буднях. Вот тебе простой пример: нас двое. Мне тридцать девять. И слово для этого: старший. Тебе восемнадцать, следовательно, твое слово: младший. Сегодня четверг, и это понятие слишком расплывчатое. И за уточнением мы обращаемся к цифрам: двадцать восьмой день двенадцатого месяца одна тысяча шестьсот девяносто девятого года. Числа, – он довольно взглянул на меня и подскакал ближе, так что задел мою ногу, – и общеизвестно, что мир музыки тоже основан на взаимодействии цифр. Видишь ли, если струну вдвое укоротить, то получишь звук, ровно на октаву выше. И другие музыкальные интервалы тоже зависят от простых числовых отношений. Мы также познаем мир звезд, потому что при помощи чисел можем предсказать их небесное движение, – на миг умолкнув, Томас вгляделся в снежную мглу, а лошади упрямо несли нас вперед, – мой друг Оле Рёмер нашел числовое объяснение тому явлению, от которого зависит вся наша жизнь. Некоторые считают это явление самым весомым доказательством существования Господа и его заботы о нас, хотя само явление весомым не назовешь. Явление это – свет. Благодаря ему деревья тянутся к небесам, а цветок раскрывает лепестки. И Рёмер доказал, что свет возможно измерить. Теперь можно высчитать время, проходящее с того момента, когда какая-либо небесная звезда порождает свет, и до того, когда свет достигает нашей планеты. Мы способны высчитать путь, за который солнечные лучи достигают земной поверхности, которую затем согревают и на которой порождают жизнь.

Казалось, что даже воздух вокруг фигуры профессора наполнился воодушевлением и приобрел красноватый оттенок, однако его слова смутили меня, заставив содрогнуться. Мир стал вдруг чересчур большим, необозримым и неузнаваемым. Профессор рассуждал о совсем другом мире – непохожем на тот, что я знал.

Будто прочитав мои мысли, он вдруг посмотрел на меня и, возможно, чтобы меня успокоить, проговорил:

– Бог создал мир. Но прежде, чем назвать свое творение миром, он увидел число. Один. Первый. Один мир. И миром он стал называться лишь после того, как Бог придумал это слово. Существование в Его действиях всегда можно свести к числам. Мир чисел был первоначалом всего, всем в мире управляют их принципы.

Глубоко вдохнув, я почувствовал, как ледяной воздух обжигает легкие.

– Апостол Иоанн говорит, что все было у Бога и Бог был первым и что без Него правило бы великое Ничто. В начале было Слово. И слово было Бог, – выкрикнул я: мое собственное бессилие перед мудростью и высокомерием профессора злили меня.

Этих слов он от меня и ожидал. Но, тронутый моей искренностью, он решил немного поддержать меня:

– Естественно, “Бог” было первым словом. Даже до того, как Он создал людей, чтобы те произнесли это слово. Тем не менее, прежде чем Господь назвал себя Богом, существовала Единица. То есть Единственный Бог. Но Единица появилась раньше, – цокнув языком, Томас слегка подогнал лошадь и продолжал излагать свою теорию, – в Священном Писании говорится: “В начале Бог создал небо и землю”. Но ведь наша земля – это камни, которые можно сосчитать и разделить на минералы…

Он говорил, а я посмотрел на серые тучи, сгущающиеся над лесной тропинкой, по которой мы скакали.

За день до этого, вечером, мы добрались до Хиндсгавла, переправились через залив и переночевали в Фэно в доме священника, давнего приятеля Томаса, с которым они вместе учились. Утром священник позаботился о том, чтобы нас и наших трех лошадей с поклажей переправили через Лиллебэлтет до местечка Старое Олбу, а оттуда путь наш лежал через Ютландию до Рибе, куда на новогодние празднества нас пригласил ландграф Ханс Шак из Шакенборга. Граф живо интересовался звездами и их влиянием на нашу земную жизнь и пригласил Томаса выступить с докладом о его последней теории под названием “Курс движения небесных звезд в зависимости от расстояния и величины”. Итак, ландграфу и его домочадцам хотелось послушать доклад профессора, который он сделает прямо в канун нового года, когда Земля и звезды медленно вступят в следующий год, новое десятилетие и даже новый век. По плану мы должны были прибыть в замок графа в Корсбрёдрегорден вечером следующего дня или – самое позднее – через день, то есть до начала празднеств.

Поужинали мы в небольшом деревенском трактирчике и потом весь вечер скакали, не встретив по пути ни души. Люди сидели по домам, но в такой мороз это и немудрено. Из туч на нас непрестанно сыпался снег, и лошади устало фыркали, завязая копытами в высоких сугробах.

Вновь посмотрев на небо, я машинально поднял воротник плаща. Небо было затянуто тучами – черными, как само зло, а разгуливающий по лесу ветер мешал двигаться вперед. Я обернулся и прервал рассуждения хозяина:

– Профессор, скоро начнется самая настоящая буря. Нам лучше побыстрее добраться до какого-нибудь жилья.

Томас Буберг недоуменно посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на тучи. Сперва он казался рассеянным, но потом вздохнул и, очевидно, смирился с необходимостью уделить окружающему миру немного внимания. Он выпрямился в седле и огляделся вокруг.

– Доедем до опушки и непременно увидим жилье. Вскоре… – заявил он и, прикрывая глаза от ветра полями шляпы, добавил: – наверное.

Надо сказать, произошло это вовсе не “вскоре”. В темноте долго кружили вокруг постоялого двора, пока наконец не обнаружили его. Ехали мы, съежившись и уткнувшись в лошадиную гриву, но потом моя лошадь вдруг громко заржала. Как раз в эту секунду ветер вдруг стих, и до нас донеслось ответное ржанье, из чего мы заключили, что совсем неподалеку – люди, жилье и уж точно лошади.

Сначала свернули влево, прямо в высокие сугробы, – лошади бешено косили глазами, а мы, в надежде быстрее обрести крышу над головой, гнали лошадей вперед, пока не уткнулись в высокую каменную стену. Томас что-то выкрикнул, но его голос потонул в вое ветра, тогда он указал вправо и поехал вдоль стены, так что лошадь оказалась по грудь в сугробе. Третья, вьючная, лошадь уткнулась мордой мне в ляжку и задрожала, а это означало, что скоро она упадет от усталости и больше не поднимется. Я свернул в сторону, подальше от стены, и вскоре потерял из виду и стену, и Томаса, зато вывел лошадей из сугроба.